Сидр и Рози

— Но они не дали мне никакого подарка!

— Подарка? Какого подарка?

— Они обещали, что дадут подарок.

— Да ладно уж. Я уверена, они такого не говорили.

— Говорили! Они сказали: «Ты Лори Ли, да? Посиди-ка тут, школа приготовила тебе подарок». Я сидел там целый день, но ничего не получил. И не собираюсь больше идти туда снова!

Но через неделю я ощущал себя уже ветераном, я стал таким же безжалостным, как и остальные. Кто-то украл мою печеную картофелину, поэтому я стащил чье-то яблоко. Комната малышей была набита игрушками, никогда прежде не видел я таких — раскрашенные, всевозможных форм, и глиняные шары, птицы и куклы для раскраски. Кроме того, счеты с костяшками, которыми наша молоденькая учительница играла, как на арфе, наклоняясь грудью к нашим лицам и водя нашими неуверенными пальчиками…

Симпатичная помощница вскоре оставила нас, и ее заменила пышная вдова. Была она высокая и пахла, как воз лаванды; волосы убирала в узел, который я считал париком. Я помню, что как-то подошел поближе, чтобы лучше разглядеть — узел выглядел слишком квадратным, чтобы быть скрученным из своих волос.

— На что это ты уставился? — строго спросила вдова.

Я был слишком мягкосердечным, чтобы ответить честно.

— Ну-ну. Скажи, не стесняйся.

— Вы носите парик, — выпалил я.

— Уверяю тебя, нет! — Она сильно покраснела.

— Да. Я видел. — Настаивал я.

Новая учительница разволновалась и почему-то сильно рассердилась. Она посадила меня себе на колени.

— Ну а теперь посмотри совсем близко. Разве это парик?

Я вгляделся получше, заметил сеточку и подтвердил: «Да».

— Да неужели! — ахнула она, а все мальчишки вокруг глазели на нас. — Уверяю тебя, это НЕ парик! И если бы ты только мог видеть меня по утрам, когда я встаю, ты бы знал это.

Она стряхнула меня с колен, как промокшего котенка. Но она разворошила мое воображение. Воображать, что я мог бы наблюдать, как она собирается по утрам, оказалось для меня и отвратительным, и прекрасным одновременно.

Та крохотная, побеленная комнатка малышей была кратким, но уютным периодом полной анархии. Очень короткое отпущенное нам время мы играли и плакали, ломали игрушки, засыпали, грубили учительнице, выясняли, что позволено в общении друг с другом, и просто спускали пары в свои последние невинные денечки.

Моими соседками по парте оказались две светловолосые девочки, уже хорошенькие, как куколки, чьи имена и фигурки смущали и преследовали меня в течение последующих пятнадцати лет моей жизни. Поппи и Джо были неразлучными подружками; весь день они сидели, взявшись за руки; их розовые, липкие от сластей мордашки светились женским самомнением, что провоцировало меня сердито покрикивать на них.

Вера — еще одна девочка, с которой я учился и которую любил; она была одинокой, пышноволосой и крохотной. Я ощущал необыкновенное сострадание к маленькой Вере; и именно из-за нее, а не из-за красоток, я попал в беду и испытал первое публичное потрясение в своей жизни. Случилось все очень просто — я был, вероятно, необычайно простодушным тогда. Однажды утром она подошла ко мне во дворе школы и близко-близко придвинула свое лицо к моему. В руках я держал палку, и я ударил Веру этой палкой по голове. Ее волосы спружинили, я ударил снова, а потом стоял и смотрел, как ее рот раскрылся в пронзительном крике.

К моему удивлению, вокруг меня завертелось смятение — взвились крики старших девочек, восклицания ужаса и крайнего осуждения, смешанного с Вериными рыданиями. Я был, скорее, заинтригован, чем испуган, тем, что, имея простую березовую палку, я смог вызвать такую суету. Поэтому я ударил ее еще раз, без злости или страсти, а потом отошел, чтобы испытать себя еще на чем-нибудь.

На этом эксперименту и следовало бы закончиться и быть забытому. Но нет; меня окружили рассерженные лица — красные, орущие, бранящиеся.

— Паршивый мальчишка! Бедная Верочка! Маленькое чудовище! Ужас! Мы все расскажем учительнице!

Что-то шло не так, мир, казалось, опрокинулся, я чувствовал себя очень неуютно. Я хотел только коснуться черных Вериных кудрей, а они все кричали на меня. Я убежал и спрятался, будучи уверен, что все успокоятся, но они нашли меня в конце концов. Две большие девочки, распираемые праведным гневом, выволокли меня за уши на свет божий.

— Тебя ждут в Большом Зале за то, что ударил Веру. Ты чуть не убил ее! — кричали они.

Меня притащили в Зал, который я до сих пор еще ни разу не видел, и под беспощадными взглядами старших детей учительница прочитала мне жесткую лекцию. Теперь я уже чувствовал себя смущенным и дрожал от ощущения вины. Лицо мое перекосилось, и я выскочил вон из комнаты. Я получил свой первый урок. Я не должен был бить Веру по голове, как бы ни были пышны ее волосы. И еще кое-что: вызов в Большой Зал, как и рука полисмена на плече, почти всегда приходят абсолютно неожиданно — и за преступление, которое человек уже забыл.