Сигнал надежды

Наконец Таня запела так, как полагается петь бездумные лихие танцевальные песни. И то, что стихи, на первый взгляд, не вязались с мелодией и манерой исполнения, придавало им особую остроту.

По неведомой тропинке, по судьбе,
Доберусь ли я когда-нибудь к тебе?
Не узнаешь наперёд,
Где тебя удача ждёт.
Ведь всегда судьба-злодейка может сделать поворот,
То ли вправо, то ли влево, то ли даст обратный ход.

Только я судьбы-злодейки не боюсь

И тебя прошу: пожалуйста, не трусь!
Ей со мной полно хлопот,
Ведь судьба своё берёт,
Если кто-то с ней не спорит, а безропотно идёт,
То ли вправо, то ли влево, то ли даст обратный ход.

По неведомой тропинке, по судьбе,

Доберусь ли я когда-нибудь к тебе?
Между нами старый счёт —
Добираться твой черёд!
Я не облачко над крышей: ветер дунул — поплывёт,
То ли вправо, то ли влево, то ли даст обратный ход.

Уже со второго куплета зрители начали хлопать в такт песне. А последний рефрен: «То ли вправо, то ли влево, то ли даст обратный ход» — подхватил весь зал.

Сначала Сергей смотрел на сцену восторженно, а потом в глазах его появилась растерянность. А в глазах Анатолия Егоровича, сидевшего рядом с ним, кроме восторга, не было ничего. Он азартно хлопал в такт песне вместе со всеми.

В Москву Сергей Лавров летел в одном самолёте с Карташовым.

— Вы занимаетесь математической логикой? — спросил Сергея бывший лётчик-истребитель, продолжая, очевидно, долго длившийся разговор.

— Да, — мрачно ответил Сергей. — И не очень люблю болтать об этом с неспециалистами. Мы ведь о совсем другом говорили.

— Простите. Я не о каких-нибудь тонкостях. Просто вы горячитесь по поводу Тани — «да» или «нет»? Но это вам не кибернетика, где уж если «нет», то «да» невозможно.

— Начинается. Вот этих дилетантских рассуждений я и боялся.

— По роду своей работы я слегка знаком с основами комбинаторной логики, теорией многозначных логик. Мне не обойтись без алгоритмов и рекурсивных функций.

Сергей насторожился.

— Вам так повезло в жизни. Вас очень любит изумительная девушка. Я знаю, что говорю. Вообще когда речь идёт об эмоциях, между «да» и «нет» — огромная шкала.

— Ну вот, Танюша, — сказал профессор Корнильев, вызвав девушку к себе в кабинет. — С завтрашнего дня я решил стажировать вас на операционную сестру. Готовьтесь, голубушка! У нас завтра резекция желудка.

Таня молча кивнула, потому что от радости не могла сказать ни слова.

И тут в кабинет заведующего хирургическим отделением ворвался разъярённый Глеб Афанасьевич.

— Николай Александрович! Вы должны меня поддержать. Эта трагедия со средним медицинским персоналом превращается в фарс! Постовой сестре по уходу в такой больнице; как наша, инструкцией предусмотрено максимум сорок больных. А у меня их шестьдесят. Сестра разрывается! Больные не дозовутся! Я главному; «Дайте ещё один пост». А он: «Где я персонал возьму?» Я говорю: «Ищите!» А он: «Помогите искать!» Ничего себе постановочка!

— Успокойтесь, Глеб Афанасьевич! — пожалел невропатолога Корнильев.

— Как я могу успокоиться, когда творится такое…

— А вы скажите себе несколько раз очень твёрдо: «Я спокоен, я спокоен, я спокоен…»

Невропатолог застонал сквозь зубы и рухнул в кресло.

В южный город пришла зима. Таня в пальто, которое в Москве называют осенним, мёрзла в троллейбусе. А троллейбус, миновав центральную улицу города, выехал в совсем пустынные места. Остались позади последние окраинные строения, и он оказался, как говорится, в чистом поле. Таня посмотрела в диспансерную карточку, которая была у неё в руках. Там было написано: «Долгина Зинаида Петровна. Улица Новая, дом 20, корпус 3, квартира 58».

Наконец, как мираж в пустыне, впереди возникли белые корпуса многоэтажных зданий.

— Улица Новая. Следующая «Универсам», — прозвучал в троллейбусе искажённый динамиком голос.

Дверь квартиры 58 резко отличалась от соседних. Она была обита бордовым импортным дерматином. Сверкающие обивочные гвозди с медными шляпками образовали затейливый узор. Яркий коврик перед дверью, крючок для сумок, глазок, кнопка звонка — всё здесь заставляло задуматься о способе, с помощью которого можно было раздобыть эдакую роскошь. Из-за двери доносилось собачье рычание и резкие голоса, спорящие о чём-то.

Сравнив эту выдающуюся дверь с рядовыми, ничем не примечательными, Таня нажала кнопку звонка. Один за другим прозвучали три чистых музыкальных тона. Голоса за дверью смолкли, а потом женский спросил:

— Кто там?