Сияние

— Трудно сказать, — ответил Дэнни. — Раньше да. Я надеялся, что он станет приходить каждый день, потому что он всегда показывал хорошее, особенно с тех пор, как мама с папой перестали думать про РАЗВОД. — Взгляд доктора Эдмондса стал пристальнее, но Дэнни не заметил. Он упорно смотрел в пол, сосредоточившись на том, чтобы выразить свои мысли. — Но теперь Тони, как ни придет, так покажет плохое. Ужасное. Как вчера вечером в ванной. То, что он показывает… оно жалит меня, как жалили эти осы. Только оно кусает меня вот сюда. — Он серьезно нацелился пальцем в висок — малыш, неосознанно пародирующий самоубийство.

— А «оно» — это что, Дэнни?

— Не помню! — страдальчески выкрикнул Дэнни. — Если б помнил, я бы сказал. Как будто оно такое плохое, что я не помню потому, что просто не хочу помнить!

Я, когда просыпаюсь, могу вспомнить только ТРЕМС и все.

— Тремс?

— Да.

— И что же это такое, Дэнни?

— Не знаю.

— Дэнни?

— Да, сэр.

— Ты можешь заставить Тони прийти сейчас?

— Не знаю. Он приходит не всегда. Не знаю, хочется ли мне, чтобы он вообще теперь приходил.

— Попробуй, Дэнни. Я буду тут.

Дэнни посмотрел на Эдмондса с сомнением. Эдмондс ободряюще кивнул.

Дэнни тяжело вздохнул и наклонил голову:

— Но я не знаю, получится или нет. Раньше я никогда так не делал, если кто-то смотрел. И потом Тони приходит не всегда.

— Не придет, так не придет, — сказал Эдмондс. — Я просто хочу, чтобы ты попытался.

— Ладно.

Опустив неподвижный взгляд на медленно покачивающиеся кроссовки Эдмондса, Дэнни метнул свое сознание наружу, к маме и папе. Они были где-то здесь… если уж на то пошло — прямо за той стеной, где картина. В приемной, куда они зашли сначала. Сидят рядышком, но не разговаривают. Листают журналы, волнуются. За него.

Хмуря брови, он сосредоточился сильнее, пытаясь ощутить и понять мамины мысли. Если ее не было в комнате рядом с ним, это всегда давалось труднее. Потом он начал улавливать. Мама думала о сестре. О своей сестре. Сестра умерла. Мама думала, что главным образом из-за этого ее мама и превратилась в такую

(стерву?)

в такую старую приставалу. Оттого, что умерла мамина сестра. Она была маленькой девочкой, когда ее

(Сбила машина о Господи больше я ничего такого не вынесу Эйлин но что если он болен действительно болен рак воспаление оболочек спинного мозга лейкемия опухоль мозга как у сына Джона Гантера или атрофия мышц Господи

у детишек его возраста сколько угодно случаев лейкемии

радиотерапия химиотерапия это все нам не по карману но не могут же они просто дать от ворот поворот и выкинуть подыхать на улицу не могут тем более что с ним все в порядке все в порядке все в порядке в самом деле нельзя

позволять себе думать)

(Дэнни…)

(про Эйлин и)

(Дэнни-и…)

(ту машину)

(Дэнни-и…)

Но Тони не показался. Только голос. Он затих, и Дэнни последовал за ним во тьму: кувыркаясь, он падал в какую-то волшебную дыру между кроссовок доктора Билла, они покачивались; позади что-то громко стучало; дальше, во тьму, где беззвучно плавала ванна, из нее высовывалось что-то страшное; мимо приятного, напоминающего перезвон церковных колоколов звука; мимо часов под стеклянным колпаком.

Потом в эту тьму проникла одна-единственная немощная лампочка, вся в фестонах паутины. Слабый свет падал на каменный пол, сырой и неприятный на вид. Где-то, не слишком далеко, не прекращался приглушенный металлический рев. Не страшный. Сонный. Летаргический. Вот про эту штуку и забудут, подумалось Дэнни в дремотном удивлении.

Когда глаза привыкли к сумраку, прямо перед собой он сумел разглядеть Тони, один только силуэт. Тони куда-то смотрел, и Дэнни напряг глаза, чтобы разглядеть, куда и на что.

(Твой папа. Видишь папу?)

Конечно, он видел. Неужели Дэнни мог бы не заметить папу даже при слабом подвальном освещении? Папа стоял на полу на коленях, фонарик отбрасывал луч света на старые картонки и деревянные ящики. Картонки были старыми, заплесневелыми, некоторые развалились, вывалив на пол потоки бумажек. Газеты, книги, похожие на счета машинописные страницы. Все это папа изучал с большим интересом. А потом папа поднял взгляд и посветил фонариком в другую сторону. Луч высветил еще одну книгу, большую, перевязанную золотым шнуром. Похоже, обложка была из белой кожи. Это оказался альбом для вырезок. Дэнни вдруг очень захотелось крикнуть отцу, чтоб тот оставил альбом в покое, что некоторые книги открывать нельзя. Но папа уже пробирался к нему.