Сияние

Опустив в автомат остаток денег, Джек повесил трубку. Разумеется, будь он пьян, подобная бессмыслица не удивляла бы. Но он был трезвым — трезвым, как покойник.

Выходя из аптеки, он, кривясь, но наслаждаясь горьким вкусом, сжевал еще одну таблетку экседрина.

На тротуаре он встретил Венди и Дэнни.

— Эй, а мы как раз за тобой, — сказала Венди. — Смотри, снег пошел.

Джек поморгал:

— Верно.

Шел сильный снег. Главную улицу Сайдвиндера уже порядком занесло, разделительная полоса исчезла. Дэнни задрал голову к белому небу, разинув рот и высунув язык, чтобы поймать медленно падающие вниз белые жирные хлопья.

— Думаешь, началось? — спросила Венди.

Джек пожал плечами.

— Не знаю. Я надеялся на пару недель отсрочки. Может, так все-таки и выйдет.

(Извини, Эл. Отсрочьте, ваша милость. Сжальтесь. Еще один шанс. Честно, мне очень жаль…)

Отсрочка, вот что.

Сколько раз, за сколько лет он — взрослый мужчина — просил сделать милость, дать еще один шанс? Джеку вдруг стало так тошно от себя самого, так гадко, что в пору было громко застонать.

— Как голова? Не прошла? — спросила Венди, внимательно приглядываясь к Джеку.

Джек обнял ее одной рукой и крепко сжал.

— Лучше. Пошли, ребята, давайте доберемся домой, пока еще можно.

Они прошли обратно к тому месту, где у тротуара стоял грузовичок из отеля: Джек — в центре, левой рукой обнимая за плечи Венди, а правой — держа за руку Дэнни. К добру или к худу, но он впервые сказал «домой».

Когда Джек сел за руль грузовичка, ему пришло в голову, что хоть «Оверлук» и очаровывал, но не слишком-то нравился ему. Уверенности, что жизнь в отеле на пользу жене и сыну — или ему самому, — не было. Может быть, поэтому он и позвонил Уллману.

Чтоб его выгнали, пока еще не поздно.

Он задним ходом вывел грузовичок со стоянки и поехал прочь из городка, в горы.

21. Ночные мысли

Было десять. Комнаты заполнил притворный сон.

Джек лежал на своей половине лицом к стене, с открытыми глазами, слушая медленное, размеренное дыхание Венди. Вкус растворившегося аспирина еще держался на языке, отчего тот казался шершавым и слегка онемевшим. Эл Шокли позвонил в четверть шестого — в четверть восьмого по-восточному. Венди с Дэнни сидели внизу перед камином в вестибюле и читали.

— Лично, — сказал оператор. — Мистера Джека Торранса.

— Я у телефона. — Он перехватил трубку правой рукой, левой откопал в кармане носовой платок и обтер им саднящие губы. Потом закурил сигарету. В следующий момент в ухе раздался громкий голос Эла:

— Джекки, малыш, ради всего святого, что ты задумал?

— Привет, Эл. — Он затушил сигарету и схватил экседрин.

— Что происходит, Джек? Сегодня днем мне позвонил Стюарт Уллман, это был такой странный звонок… Когда Стью Уллман звонит по межгороду за свой счет, понятно, что дела хреновые.

— Эл, Уллману тревожиться нечего и тебе тоже.

— О чем именно нам нечего тревожиться? Послушать Стью, так тут какой-то гибрид шантажа и художественного очерка про «Оверлук» в «Нэшнл Инкваэр». Ну, говори, мальчик.

— Я хотел немножко подразнить его, — сказал Джек. — Когда я приходил устраиваться на работу, ему приспичило перетряхнуть все мое грязное белье. «Проблема пьянства». «Последнее место работы вы потеряли, потому что изувечили ученика». «Сомневаюсь, годитесь ли вы вообще для такой работы». И так далее. А завелся я, поскольку Уллман потащил на свет Божий всю мою биографию из-за того, что так обожает проклятый отель. Красавец «Оверлук». Ну, в подвале я нашел альбом с вырезками. Кто-то собрал вместе все самое неприятное о храме Уллмана… и мне показалось, что в нем не один час шла небольшая черная месса.

— Надеюсь, Джек, это метафора. — Тон Эла пугал своей холодностью.

— Да. Но я и правда выяснил…

— История отеля мне известна.

Джек почесал в затылке.

— Вот я и позвонил, подразнил его этим. Признаю, мысль была не слишком блестящей, больше не буду. Конец рассказа.

— Стью сказал, ты и сам собрался проветрить кое-что из «грязного белья».

— Стью — дерьмо! — рявкнул Джек в трубку. — Да, я сказал ему, что у меня появилась идея написать про «Оверлук». По-моему, этот отель — символ американского характера периода после второй мировой. Ну… понятно, это звучит очень напыщенно, я плохо выразился… но так оно и есть, Эл! Господи, может получиться грандиозная книга! Но — в далеком будущем, могу обещать. Сейчас на моей тарелке больше, чем мне по силам съесть, и…

— Джек, так дело не пойдет.

Он обнаружил, что таращит глаза на черную телефонную трубку, не в состоянии поверить в то, что, несомненно, услышал.

— Что? Эл, ты сказал?..

— Я сказал то, что сказал. Насколько далеко твое далекое будущее, Джек? Для тебя это может означать два года, возможно, лет пять. Для меня — тридцать или сорок, я ведь рассчитываю еще долго иметь касательство к «Оверлуку». Как подумаю, что ты насобираешь всяких пакостей да пропихнешь как шедевр американской литературы… блевать охота.

Джек потерял дар речи.