Читаем Сияние полностью

— Посол из меня был никудышный. Я ведь так и не научился улыбаться, — серьезно сказал он, поднимая бокал и рассматривая красный цвет вина, потом отставил бокал. — Отсутствие улыбки может обойтись стране очень дорого. Позвольте процитировать Гарольда Николсона[84]: «Искусство дипломатии подобно искусству акварели много выстрадало по причине своего завораживающего воздействия на любителя. На первый взгляд оно не требует ни сложного оборудования, ни какой-либо предварительной технической подготовки. Лист бумаги, кисточки да плошка с водой — и художник уже во всеоружии. Важных вещей в международной политике мало, зато неважных — множество. Лишь великий государственный деятель способен извлечь важное из этой каши — и нам, дипломатам, лучше в это не вмешиваться. Мы должны руководить, когда нас попросят».

— А улыбка?

— Первая предпосылка контакта — ни в коем случае не унижать и не убивать представителя противной стороны, а я не раз впадал в такой грех, из-за моего темперамента, из-за вспыльчивости. Ваше здоровье! Только и могу похвастаться что необычным для дипломата умением доить козу.

— Папа, не наговаривай на себя.

— Доить козу я научился в Исландии. Дочка, верно, рассказывала, что я…

— Да, кое-что рассказывала. Она ведь, между прочим, говорит на нашем языке.

— Вот как? А я и не знал, Жюльетта.

— Ты же не спрашивал. Повода не было.

Посол подошел к окну.

— Жюльетта, возможно, упоминала, что именно здесь…

— Моне. Да, папа. Я рассказала все, что могла.

— Вы бы прогулялись по берегу, мне пора отдохнуть.

Жюльетта знала здешние тропинки, и мы спустились к воде. Этот берег, эти скалы — Моне писал их, сделал зримыми с помощью красок, холста и кистей. Мы шли навстречу солнцу, как бы в исполинской золотой раме. Жюльетта бросила в море ветку, словно хотела поиграть с собакой. Она разулась и шла по кромке прибоя, где перекатывались туда-сюда раковины гребешков и улиток, от брызг юбка ее покрылась темными пятнами. Жюльетта улыбалась, Жюльетта хохотала, приобщая меня к своему миру. От этого у меня просто дух захватило.

В одном из писем, которые так и остались без ответа, отец прислал вырезку из «Моргюнбладид». Читательское письмо, автор которого предлагал установить мой скульптурный портрет на углу Скальдастигюр и кладбищенского переулка. Стилистика письма не обманула меня. Его написал отец. Я прямо воочию видел его возле Тьёрднина: он кормит уток и рассуждает о моих так называемых успехах. А вот он на Скальдастигюр — щелкает по барометру, глядит на забойный дождь, а потом садится за послания о моей старательности, как бы сооружая для меня саркофаги. Ведь чтобы работать в народном хозяйстве, не требуется каких-то невероятных умений. Единственным поступком в моей жизни был неудачный удар по мячу, пославший его через стенку, и случилось это в двенадцатилетнем возрасте. За этим вот мячом, по указке, даже по принуждению отца, я с тех пор и дрейфовал, но дрейфовал сюда.

К этим босым ногам.

К этому морю, сверкающему на солнце.

Собственный мир…

Я сел на песок, созерцая торжественный спектакль, который шел с давних-давних пор, только я его не замечал: я придумывал себя. Нет. Теперь-то я видел, что я издавна… Так основательно. Так просто. Так чертовски просто…

Я поднял телефонную трубку.

Все так просто. Уму непостижимо, думал я, набирая номер, каким сложным все было еще недавно. Надо, думал я, только захотеть и услышать — в этой простоте, — как все было? Услышать о погоде, о дожде, о здоровье, о самых что ни на есть простых вещах. Они же здесь, ненужные, неиспользованные, невостребованные.

Я хотел позвонить прямо из квартиры посла и сказать отцу, что старикан у меня на крючке, что я проник в его святая святых. Я звонил, когда после обеда мы пили кофе на террасе, звонил до и после ужина, звонил на следующее утро, когда свет растекался по нивам и виноградникам, по белым домикам и церковным колокольням, по горланящим петухам и гудкам автомобилей.

Наконец…

— Да, слушаю вас. — Сестра Стейнунн.

— Это я, Пьетюр.

— Слава Богу. — Она говорила очень тихо. — Пожалуй, тебе стоит приехать домой, Пьетюр. Твой отец… твой отец плохо себя чувствует. Кровоизлияние в мозг.

<p>VIII</p><p>~~~</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Текст. Книги карманного формата

Последняя любовь
Последняя любовь

Эти рассказы лауреата Нобелевской премии Исаака Башевиса Зингера уже дважды выходили в издательстве «Текст» и тут же исчезали с полок книжных магазинов. Герои Зингера — обычные люди, они страдают и молятся Богу, изучают Талмуд и занимаются любовью, грешат и ждут прихода Мессии.Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня называли лгуном. Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же.Исаак Башевис ЗингерЗингер поднимает свою нацию до символа и в результате пишет не о евреях, а о человеке во взаимосвязи с Богом.«Вашингтон пост»Исаак Башевис Зингер (1904–1991), лауреат Нобелевской премии по литературе, родился в польском местечке, писал на идише и стал гордостью американской литературы XX века.В оформлении использован фрагмент картины М. Шагала «Голубые любовники»

Исаак Башевис Зингер , Исаак Башевис-Зингер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги