Сияние Авроры

Все находящиеся на корабле действовали, руководствуясь эмоциями, и погибли из-за них.

А также из-за меня.

В конце концов кто-нибудь обязательно прибудет сюда выяснить, почему не работает радиомаяк. Видимо, мой расчет на прибытие судна корпорации через шесть часов и две пропущенные передачи оказался оптимистичным – «Джейнвей» не был основным активом. Но рано или поздно они все равно придут. А до тех пор мне нужно было как-то продержаться и надеяться, что силовые поля не выйдут из строя.

Спустя еще семьдесят шесть часов я проснулась в родительской кровати под звук голосов надо мной.

– Великий Творец, как она еще жива?

Я перевернулась на спину и посмотрела на них. Пятеро взрослых в форме корпорации.

Тогда я не испытала ни страха.

Ни облегчения.

Ничего.

* * *

Нельзя сказать, что… я ничего не испытываю, приступая к следующему этапу своей миссии. Впервые серьезно задумавшись над этим вопросом, я осознаю: члены экипажа 312 подорвали мое эмоциональное здоровье. Ко мне постепенно возвращается то, кем я была в детстве. И я пока не решила, насколько это хорошо.

Тремя уровнями ниже обнаруживаю медпункт, где под присмотром двух Несломленных медиков находится привязанный к биокойке Кэл. Я приставляю похищенный дезинтегратор к решетке шахты и тщательно прицеливаюсь. Терпеливо жду. Наконец слышу долгожданный звук – передаваемое по системе громкой связи корабля объявление, призывающее всю команду приготовиться к входу в Складку. Оно достаточно громкое, чтобы заглушить залп дезинтегратора.

БАХ!

Выстрел попадает в затылок первого медика. Второй с поразительной скоростью выхватывает оружие, но удар в горло сражает его, и он падает на палубу рядом со своей коллегой.

Это было рискованно.

Я выбираюсь из вентиляции, когда объявление заканчивается.

– Кто там? – спрашивает Кэл и пытается повернуть голову.

Я, не тратя слов попусту, принимаюсь открывать его наручники.

– Зила… – шепчет он.

– Я так понимаю, в тебя стреляли. Раны серьезные?

– Нет, – бесхитростно отвечает он. – Где Аврора?

Я решаю, что упоминание о применении его сестрой агонизатора не позволит Кэлу мыслить здраво.

– Она в камерах вместе с Финианом и Скарлетт.

– Мы должны пойти к ней, – твердит он и садится, как только его руки оказываются свободны.

– Согласна. Можем добраться туда по воздуховоду.

– Я не смогу в него даже влезть, – возражает Кэл.

В эту секунду я отчетливо осознаю: будь Финиан тут, он непременно отпустил бы какую-нибудь неприличную шутку. Я прочищаю горло, сосредоточенно хмурю брови.

– Я…

Кэл смотрит на меня, явно испытывая нетерпение.

Я мгновенно понимаю всю ценность умения вовремя и удачно пошутить.

– Ладно, проехали, – наконец говорю я.

Благодаря элементу неожиданности Кэлу удается ударом вывести из строя стоящих снаружи охранников. Я про себя думаю, но вслух не говорю, что для их устранения он прилагает слишком много усилий, больше, чем это необходимо. Видимо, ему, как и мне, не хватает выдержки.

По громкоговорителю звучит еще одно объявление, когда Кэл снимает броню с первого охранника. Нашему Танку явно не по душе облачаться в Несломленного воина, но сейчас не время разбираться с его чувствами.

Кэл отстегивает магнитные наручники со своей биокойки и защелкивает их на моих запястьях.

– Иди впереди меня, – говорит он. – Смотри в пол. Ничего не говори.

Я киваю. Быстро убедившись, что снаружи никого нет, мы выходим в коридор. Кэлу, похоже, хорошо знаком сильдратийский военный корабль, потому что он оперативно заводит меня в турболифт, спускающийся к тюремному блоку.

– Спасибо, Зила, – бормочет он. – Ты хорошо справилась.

От его похвалы в моей груди разливается слабое тепло.

Я ничего… не чувствую.

– Ты в порядке? – доносится до меня его вопрос.

Мой голос спокоен. Выражение лица пустое. Но…

– Я… рада, – хмурюсь я. – Выбраться из темноты.

Встречаюсь с ним взглядом – даже не помню, когда делала так в последний раз. Интересно, видит ли он ее? Ту маленькую девочку. Ползающую по вентиляционным трубам безмолвной станции. Те частички души, оставленные в темноте. Страх. Боль. Злость.

Она оставила там только их? Или же себя вместе с ними?

Она сделала так, потому что это было проще?

Или потому, что ей пришлось?

И как она поступит теперь, спустя двенадцать лет, когда начала по-настоящему выползать наружу?

Я ничего… не чувствую.

Я ничего не чувствую.