Имена все были не те. Коллеги по работе, знакомые, стилист, и дантист, и массажист, и еще бог знает кто… Были, конечно, имена друзей – три семейные пары, с которыми они дружили вместе с Валей, отмечали общие праздники. Но они наверняка в курсе, что меж ними произошло. И наверняка ее осуждают. И не понимают. И презирают. И не так уж они сильно близки, чтобы у них записаны были в памяти новые номера телефонов Егора и Даньки…
И давние подруги в телефонной памяти тоже были. Такие давние, что и не вспомнить, когда виделись последний раз. Как-то не получалось у нее крепкой дружбы. Не умела ее прочувствовать. Зависть к себе чувствовала, а дружбу – нет.
О, Светка! Светка с Володей точно никуда не делись, они ж рядом, в соседнем подъезде живут! Надо Светке позвонить, она наверняка все про детей знает! И каждый день их видит – наверняка!
Светка ответила сразу, будто ждала ее звонка. По крайней мере, в голосе не прозвучало ни одной удивленной ноты.
– Ну, привет, Тань, привет… Как ты там, пропащая душа? Чего вдруг обо мне вспомнила? Решила отвлечься на минутку от великой любви, да?
– Я по делу звоню, Света…
– По делу, говоришь? И какое же у тебя ко мне дело? Ой, не могу, дело у нее, держите меня трое! Да мне когда Володька сказал, что ты сбежала, что якобы на год у Вали попросилась, я чуть в осадок не выпала! Ну, думаю, выдала номер Танюха… Отпусти, мол, меня ненадолго, у меня большая любовь. Я сразу вспомнила, как одна певица наяривала – отпустите меня в Гималаи! И у меня такая же ассоциация вдруг возникла. Смешно, правда? Всех ты насмешила, Танюха, да… Только никто не смеется, знаешь. Когда на твоих глазах топчут чью-то любовь – не смешно. И Валя твой тоже хорош – подписался на такое унижение! Ой, да если б я… Да мой бы Володька… Да на мне бы живого места не осталось! А с тебя – как с гуся вода!
Обманутая ее презрительно-смешливым расположением, Таня спросила торопливо:
– Свет, а ты детей моих видишь? Как они?
– Да вижу, конечно, каждый день почти. Нормально они, все в полном порядке. Их в школу Наташа возит, я с ней познакомилась недавно. Ничего такая. Общительная, доброжелательная.
– Да, мне мама сказала, что Валя нанял кого-то. А ты не знаешь их новых номеров телефонов, Свет?
– Кого? Твоих мальчишек?
– Ну да…
– Нет, у мальчишек номеров не знаю. А что, Валя им номера сменил?
– Да, сменил.
– А, теперь понятно. Он ведь и свой номер тоже сменил. А я еще думала – почему?
– Свет, а ты мне не скинешь его новый номер?
– Нет, Тань, не скину. И не проси даже.
– Но почему, Свет?
– А потому. Если Валентин так сделал, значит, ему так надо. Тем более меня ж Володька убьет, если я вдруг… Ты же знаешь моего Володьку, что ты! Да я и сама еще умом не отшиблась. Чего бы мне вдруг Володьке перечить да с Валей отношения портить? Нет, я своим замужеством дорожу, какое бы оно ни было. А вот тебя я не понимаю, Танюха! Убей, но не понимаю!
– Света, пожалуйста… – взмолилась Таня. – Очень тебя прошу…
– Нет уж, Тань, и не уговаривай. И вообще… Чего тебе вдруг приспичило-то, а? У тебя ж почти целый год впереди, влюбляйся – не хочу, в своих Гималаях! Смешно, правда. Это ж надо такое придумать. А насчет детей не беспокойся, Тань, с детьми все в полном порядке. По моим наблюдениям, они с этой Наташей общий язык нашли. Я видела недавно, как они смеялись, когда все вместе в машину садились. Она, между прочим, очень даже симпатичная. И молодая, заметь. Намного моложе тебя. Задуматься стоит, между прочим! Хотя да, я понимаю, тебе сейчас не до того. Как там, в Гималаях, погода-то? Любовному климату соответствует?
– Света, мне очень нужно поговорить с Егором и Даней… Пожалуйста, Света! Узнай их номера телефонов! А я тебе потом перезвоню!
– Ну, зациклилась! Ей про Фому говоришь, а она опять про Ерему! Нет, говорю тебе! И не приставай! Ты ж сделала все по-своему, правда? Любовью тебе захотелось до отвала наесться? Вот и пожалуйста, и ешь ее, сколько влезет, намазывай на хлеб с маслом да ешь. А мы уж тут как-нибудь и без любви проживем. С Володькой… Все, Тань, пока! Некогда мне с тобой разговаривать, надо обед готовить.
…До прихода Сережи она так и просидела на стуле, сжимая в руках телефон. Он испугался, взглянув на нее:
– Что с тобой, Тань? Случилось что-нибудь, да? Тебе позвонил кто-то?
– Нет, мне никто не звонил. Мне уже больше месяца никто не звонит, Сережа. Вообще никто. Будто меня уже нет. Будто я умерла…
Она и сама слышала, как плывет голос, как он плюхается из трагической ноты в насмешливо-слезливую, почти истерическую. А еще чувствовала, как пальцы продолжают нервно сжимать телефон, как идет изнутри отчаянное желание раздавить его вместе с презрением, которое только что щедро на нее выплеснулось. Потом подняла глаза на Сережу и всхлипнула, произнесла тихо:
– Мне сейчас так плохо, Сереж…
Он сел рядом, обнял ее за плечи, ничего не сказал. Да и не надо было ему говорить. Татьяна и без слов чувствовала, будто внутри что-то обмякло от его искреннего молчаливого участия. И дальше то ли плакала, то ли жаловалась через горячие слезы. Он слушал, не перебивая. Давал ей выговориться.