Таня стояла у окна, щурилась на эту яркую белизну. Вспомнилось, как Данька всегда радуется первому снегу, как он вместе с Валей и Егором самозабвенно лепил снежную бабу во дворе… А она так же стояла у окна, смотрела. И смеялась. И была счастлива.
Вздохнув, она с усилием проглотила слезный комок в горле. Почему-то мысль о том, что она была счастлива тогда, показалась предательской. Хотя почему – предательской? Нет никакого предательства. И тогда была счастлива, и сейчас тоже. У каждого счастья свои оттенки, только одно счастье постоянное, а другое – временное. Потому что без временного, у судьбы выпрошенного, не будет и постоянного…
Господи, опять она вымучивает себе оправдание, ну сколько можно, уже вся эта ситуация вымучена и оправдана вдоль и поперек! Надо просто жить, и все. Радоваться первому снегу, ждать Сережу с работы, потом весь вечер быть вместе. И ночью – вместе… Разве не этого она хотела, не для этого на такие жертвы пошла?
Да, именно этого она хотела. Да, все получилось, как она хотела. Вот город Синегорск за окном, вот ее любовь, вот ее жизнь вместе с Сережей. Но только счастливое ощущение уже не кажется таким ошеломляющим, будто его тоже накрыло снегом. Белым, холодным. И сквозь толщу снега пробивается тоска. И очень хочется увидеть Егора и Даньку… Или хотя бы их голоса услышать.
Нет, она не стала от этой тоски меньше любить Сережу, просто, наверное, отрезвела немного. И с ужасом поняла, что… Даже в мыслях страшно себе самой это выговорить…
Наверное, нельзя было класть на жертвенный алтарь свое материнство, свою тяжелую разлуку с детьми.
В этом ее ошибка. И правильно Валя наказал ее отсутствием какой бы то ни было информации о детях. Очень жестокое наказание, да. Как на чаше весов – или любовь, или дети. Вон даже Егор убрал все свои странички из социальных сетей… А может, маме еще позвонить? Может, мама что-то о них знает? Наверняка ведь делала попытки общаться…
Нашла телефон, села с ним на диван, кликнула мамин номер. И встревожилась, когда услышала ее голос – немного раздраженный.
– Тань, ты извини, но мне не очень удобно сейчас говорить! Папа болен, и мне срочно надо в аптеку бежать…
– Что с папой, мам?
– А тебе разве не все равно, что с нами происходит? Ты же о нас не подумала, когда…
– Мама, пожалуйста, я прошу тебя! Да, я плохая дочь, я это признаю, прости меня, пожалуйста! Но ради бога… Что с папой, скажи?
Видимо, мама услышала что-то в ее голосе, заговорила уже более спокойно, без ноток агрессивной обиды:
– У папы был очень сильный приступ панкреатита, Тань. «Скорую» пришлось вызывать. Говорят, на нервной почве. Мы ведь тоже, знаешь, очень переживаем всю эту ситуацию и по внукам очень скучаем. И папе я никак не могла твое поведение объяснить. Ты же знаешь папу, для него твой поступок вообще непонятен. Да и мне тоже…
– Папа сейчас в больнице, да?
– Нет, его уже отпустили. То есть он сам домой отпросился. Сказали, нужен постельный режим и строгая диета. И душевный покой. Постельный режим и диету я ему организовала, конечно, а где я душевный покой возьму? А, Танечка? В аптеке его не купишь!
– Прости меня, мам. Да, я плохая дочь. И плохая мать тоже.
– Ты так это произносишь спокойно, Тань… – вздохнула мама. – Будто говоришь – отвяжись. Мол, хоть горшком назови, только в печь не ставь. А если б ты до конца свои самообвинения прочувствовала…
– Я все прочувствовала, мам. До конца.
– Ой ли? Да если бы это было так, мы бы с папой сейчас не тосковали по внукам…
– Значит, о детях ты ничего не знаешь, мам?
– Да не в том дело, знаю я о них или нет, Таня! Ну, знаю, что они здоровы, что в школу ходят, что их возит эта женщина на все дополнительные занятия, и на плавание, и на фехтование, и на английский… Дело-то ведь в другом, Таня, совершенно в другом. Нет, как Валентину в голову взбрело отказать нам в общении с внуками, я не понимаю? Что мы-то ему плохого сделали? Мы же как к сыну родному к нему относились. Папа его очень уважал… Ну вот за что, скажи?
– Ты прости его, мам. Ему так легче, наверное.
– Как это – легче? Именно от того легче, что нам с отцом так больно?
– Не знаю. Наверное…
– Ладно, не стану я с тобой на эту тему философствовать, зачем лишний раз душу бередить? Ты ж меня все равно не слышишь. Да и некогда мне! Сейчас в аптеку побегу, потом в магазин. И без того папу надолго одного оставляю. Как же я перенервничала, когда его в больницу забрали, ты не представляешь! Мы ж не молодые уже, всякие мысли дурные сразу в голову лезут. А мы с ним как единое целое, если одного не станет, то и другому не жить! Всю жизнь вместе, как единый организм…
Тане слышно было, как мама вздохнула глубоко, со слезой. Подумалось вдруг – а ведь она папу очень любит. А ей всегда казалось, что просто боится…
Закончив разговор, она посидела еще немного, глядя перед собой. Потом решила, что надо выйти из дома – просто отвлечься, погулять, в супермаркет зайти. Тем более на улице сегодня так свежо от первого снега и празднично…