Сияние первой любви

Она подняла на Валю глаза, и он встретил ее взгляд очень уверенно, будто подтвердил – да, ты все правильно подумала. И правильно догадалась. В доме живет другая женщина. Даже искра торжествующей злорадности мелькнула в его взгляде, и пробежал внутри удивленный холодок – слишком несвойственны были ее мужу такое торжество и злорадность.

В гостиной тоже наблюдались признаки чужого женского присутствия. Диванные подушки обрели новые шелковые чехлы, и на подоконнике появились горшки с цветами, чего Татьяна терпеть не могла. Всегда считала мещанством эти ряды цветочных горшков на подоконниках.

Валя приглашающим жестом показал на кресло, как гостье, которая пришла по делу, и надо поскорее это дело решить, чтоб выпроводить ее восвояси. Все это действовало на нее ужасно, будто земля уходила из-под ног. И голос прозвучал неуверенно, с жалкими дрожащими нотками:

– Что все это значит, Валь? Я не понимаю…

– Ты хочешь, чтобы я назвал вещи своими именами? – спросил Валя, садясь напротив и в упор глядя на нее.

– Да. Хочу. Назови вещи своими именами, пожалуйста.

– Что ж, я назову, отчего ж не назвать? Ты полюбила другого мужчину, ты уехала с ним в другой город. Правильно? Или что-то не так?

– Да. Но…

– Давай безо всяких «но», Таня. Ты уехала, ты меня бросила. Теперь здесь живет другая женщина, ее зовут Наташа. Она любит меня, она любит моих детей. Я ее тоже люблю. У нас все хорошо, Таня. Надеюсь, я назвал вещи своими именами? Ты удовлетворена?

– Нет. Нет! Я не удовлетворена. Где мои дети, Валя? Я хочу видеть детей!

– На данный момент это невозможно, они на даче.

– На какой даче?

– На даче Наташиных родителей, они проводят там каждый выходной, свежим воздухом дышат. Наташины родители очень к ним привязались, знаешь ли. Души в них не чают…

– И поэтому ты не позволил им видеться с моими родителями, да? Валя, да что с тобой, что ты делаешь вообще? Я не узнаю тебя, Валя… Будто другой человек стал…

– Так я и стал другим, ты права. А что мне оставалось делать, по-твоему? Жить по твоему сценарию? Сидеть у окна и ждать, когда ты через год вернешься? Сопли и слезы на кулак мотать? Неужели ты сама не предполагала, что сценарий твой липовый и бездарный, что не получится из него того кино, которое ты придумала?

– Но ведь ты согласился, Валь…

– Да, я согласился. Когда человек находится в нокауте, он на все соглашается. А ты меня отправила в нокаут, Таня, и мне надо было как-то выкарабкиваться. То есть аннулировать все соглашения, которые…

– Прости, Валь… – Слезы душили Татьяну, и она говорила, с трудом выталкивая слова. – Прости меня, пожалуйста. Я не думала, что все это так… Я не отдавала себе отчета…

– Да ладно, теперь это уже не имеет значения. Что сделано, то сделано.

– Но я… Я не думала, что… Я тоже была в каком-то смысле в нокауте, Валь!

– Это ты свою великую любовь называешь нокаутом, что ли? – усмехнулся Валентин. – Да ладно… Ты еще до конца не понимаешь, что значит настоящий нокаут, Таня. Ты меня так ударила под дых, что я долгое время вздохнуть не мог. Да, мне показалось вначале, что я смогу все принять. И ждать тебя этот год смогу, и потом простить все. Но тут вдруг понял – нет, это невозможно. Да, я тебя очень любил, ты знаешь, как я тебя любил. А потом… Нет, я не смог. Да и какой нормальный мужик сможет позволить производить над собой такие эксперименты? Нет, Тань. Такого ни одна любовь не выдержит, даже самая сильная. И знаешь, что самое отвратительное во всей этой истории?

– Что, Валь? – спросила Татьяна тихо, почти без интонации.

– То, что я тогда согласился на этот год… Согласился! И сам себе стал противен донельзя! О, как я сам себя презирал, если б ты знала…

– И потому быстро нашел выход? Наташу нашел?

– Да, если хочешь. Нашел. Сначала просто искал по объявлению женщину, которая будет детей забирать из школы, а потом… Потом все само собой получилось. Наташа подружилась с мальчишками, стала частью нашей жизни. И я понял, что еще кого-то могу любить, кроме тебя. Я будто на свободу вырвался, Тань. Да, у нас все хорошо, и я прошу тебя, пусть у каждого будет своя жизнь и своя любовь. Ты не мешай нам, пожалуйста.

– То есть как это – не мешай? Ты мне предлагаешь вообще исчезнуть? То есть умереть, что ли?

– Ну, зачем так… Нет, мы с тобой разведемся, если хочешь, квартиру поменяем, или я тебе другую куплю.

– А детей? Детей мы пополам распилим, да? Одна половина тебе, другая мне? Кстати, что ты им сказал про меня?

– Правду сказал.

– Какую правду?

– Самую правдивую правду. Про твою неземную любовь. Про год. Про то, что я хотел ждать, не смог. И они меня поняли, Тань. А тебя – нет. И они привыкли жить без тебя. Так что…

– За три месяца – привыкли? – воскликнула Таня, забыв про слезы. – Что ты такое говоришь, Валь? Ты сам-то себя слышишь?

– Да, именно так, привыкли! Им обида на тебя помогла привыкнуть! Детская обида – это даже не нокаут для взрослого мужика, это гораздо хуже…

– Ты не должен был говорить им всей правды, Валь.

– Я вообще тебе ничего не должен, Таня.