Сияние. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1986–1997

— Каким вы видите идеальное будущее Руси?

— Я считаю, что идеальное состояние общества — это война. Война в глобальном смысле, в бердяевском, состоит в преодолении: в искусстве, в идеологии, в личности, социальном — каком угодно. Творчество — это война. Жизнь — это война.

— Вы в кого-то верите? В Бога?

— Ни в кого не верю. Я считаю, что всё начинается тогда, когда теряется надежда.

— Какие группы тебе нравятся в современной музыке?

— В современной музыке сейчас ничего нет. Скажем, из попсовых групп на Западе неплохая группа была NIRVANA.

— Она как-то интересна вам?

— Нет.

— То есть в современной музыке вообще ничего интересного?

— Так в современной вообще ничего нет. Рок закончился давно уже.

— В следующем году будет 5-я годовщина, как нет Янки. Вся надежда на тебя: неужели в этой стране не будет никаких фестивалей, пластинок памяти?

— Не знаю. Я к этому отношения не имею. Вопрос непонятен мне. Я могу, конечно, очень жёстко ответить, может, это будет цинично звучать, но пусть мёртвые хоронят своих мертвецов. Живым место среди живых. То есть я не считаю, что она умерла, по большому счёту. А все эти похоронные фестивали безобразные — памяти Башлачёва, кого-то ещё — это же позор! Нашего брата любят, когда он мёртвый. Сейчас огромный вздох облегчения был бы, если бы я помер. Меня бы сейчас канонизировали, то же самое, что с Высоцким, например. Мы будем жить. Принципиально.

Оксана Мацевич,

19 ноября 1995 года

Новый День Егора Летова

Этот разговор состоялся сразу после выступления Егора Летова в ДК «Гавань», в гримерке, среди сутолоки и возни. В зале еще гомонили возбуждённые фаны, грохотали сапоги национал-большевиков из охраны. Летов — разгорячённый и весёлый, в чёрной «комиссарской» кожанке, гитара ещё не остыла от «Русского поля» и «Самоотвода». Держался непринужденно, просто и дружелюбно.

RF: Прими поздравления, Егор, концерт прошёл отлично — в зале полный хаос, настоящая рок-н-ролльная атмосфера… Этот твой приезд в Питер и выступление, наверное, как-то связаны с предстоящими выборами в Государственную Думу?

Е. (хладнокровно): — Нет.

RF: Неужели вообще никакой связи с политикой?

Е.: Нет. Дело в том, что перед выборами на нас пытаются спекулировать, я и решил отказаться от политической окраски этих концертов. Конечно, мы поддерживаем национал-большевистскую партию, а также Анпилова, выступаем единым блоком… Но в выборах я, по понятным причинам, не участвую.

RF: Сам-то голосовать будешь?

Е.: Наверное, буду… Но концерты эти — не политическая акция.

RF: Со времени твоего последнего посещения Питера, когда состоялась наша предыдущая беседа, в твоей творческой или мировоззренческой позиции произошли какие-то изменения?

Е.: Конечно.

RF: И в какую сторону? Если помнишь наш предыдущий разговор, там речь шла о политическом и художественном экстремизме…

Е. (убежденно): — В этом плане я какой был, такой, по-моему, и остался. Разве что стал ещё большим экстремистом.

RF: Раньше речь шла о каких-то конкретных моментах, а сейчас, если судить по твоим последним публикациям в «Лимонке», экстремизм твой уже на уровне завоевания Неба и Солнца, похода в Небесный Иерусалим…

Е.: На уровне метафизики.

RF: Вот-вот. Это как-то связано с взрослением или с чем-то другим?

Е.: Не знаю, по-моему — просто прогресс. Все процессы идут по спирали, по нарастающей. Хочешь или нет, в любом случае движешься вперед. Вот и мы идём вперёд. Если говорить о политике, то, что мы делаем, — это создаём прецедент, подаём пример. Мы показываем, как себя вести в любой ситуации. Один из вариантов — непосредственно политика, другой вариант воплощения наших действий — музыка. Мы никогда не играем по правилам, даже по своим собственным.

RF: То есть ваши правила меняются для вас самих.