Сияние. Прямая речь, интервью, монологи, письма. 1986–1997

Е.: Мне кажется, что это самый великий рокер из всех, кто у нас в стране был. Когда я первый раз его услышал, повлияло страшнейше. Не то, что повлияло, я от другого отталкивался и в музыке, и в текстах. От традиций английской «гаражной» музыки 60-х годов и от панка 80-х. А он к этому отношения не имеет. Он шёл от русских корней, от русской словесности. Причём замешано это было на принципе «треш», не в смысле «металлический», а это понятие такое на Западе, «помойка» называется, когда идёт один рифф и на нём начинается монотонный словесный наворот, типа шаманства, который нарастает, спадает и т. д. И к этому он подошёл как-то внутренне. Песня «Егоркина былина» очень глобальна. Вот в этом смысле он на меня очень сильно повлиял. Когда я его первый раз услышал в конце 1986 года, я очень удивился, как это можно так петь. Я тогда очень короткие песни, мелодичные, но злые и жёсткие писал. А он занимался тем, что делал развёрнутые вещи минут на шесть, такой страшный поток сознания. Страшный, очень яркий, режущий, агрессивный. То, что к эстетике не имеет никакого отношения. Я считаю, что до сих пор его не понимают. Чем дальше, тем больше я нахожу что-то общее между ним и мной. Его можно понять, если находишь в себе то же самое, что и он находит. Я толком только недавно понял «Посошок». Это величайший человек, который был у нас. Когда мы встретились, в 1987 году, он мне очень не понравился. Это был убитый, совершенно разломанный, полностью уничтоженный человек, опустошённый совершенно. Я же тогда находился на пике энергии, то есть всё ещё верил, что можно что-то изменить, а он уже нет. Я тогда обломался. Сейчас его понимаю.

ПНС: Что ты думаешь о его самоубийстве?

Е.: Я считаю, что единственный выход и естественный конец для честного человека в наших условиях. Если ты имеешь честное сознание, ты должен понимать, что ничего тебе не удастся изменить. Чем дальше ты идёшь, чем дальше ты расширяешься как личность, всё меньше общего у тебя остаётся с тем, что снаружи, то есть через некоторое время тебя никто не сможет принимать, ты уходишь просто в вакуум. Если находить какую-то силу, то идёшь дальше и становишься, по-видимому, святым. А если ты имеешь эту честность сознания, понимаешь, что ничего никогда не сможешь сделать и тем не менее хочешь изменить, то есть реально тебя цепляет, тогда единственный выход — это каким-то образом умереть. Либо быть убитым реальностью, либо самому.

ПНС: Веришь ли ты в загробную жизнь?

Е.: Да, конечно. Я вообще очень верующий человек.

ПНС: В «Урлайте» ты говоришь, что рок — явление антигуманное, античеловечное. Как это сопоставить с Христовыми заповедями?

Е.: Я считаю, что Христос — это и есть нечто нечеловеческое. То, что он внёс на Землю, имеет очень малое отношение к человеческому. Это нечеловеческие истины, по сути. Это доказано историей. Человек, он не может… То есть Христос нёс любовь… по сути, с точки зрения современного христианства, Христос был Сатаной, потому что был в первую очередь — антихрист, то есть человек, который нёс полную свободу выбора, то есть то, что религия никогда не давала и сейчас не даёт. А он внёс именно свободу выбора: либо ты ждёшь, либо нет. Каждый — своё «Я». Сам постулат «Возлюби ближнего своего, как самого себя» говорит о том, что нужно сначала возлюбить себя. По-настоящему возлюбить, то есть не самого себя, не личность, а Бога в себе самом. Мне кажется, что он нёс такие истины, которые просто несопоставимы с человеческим образом сознания. Вообще с «Я». То есть если человек — личность, он мыслит через какую-то призму своей личности, он не может ни в каком виде следовать за Христом. Именно в том виде, как он говорил. Поэтому Христа распяли, и он ушёл. В этом смысле он действительно был не человек. Я считаю, что такие люди, как Башлачёв, — это не люди. Они могут каким-то образом здесь воплотиться. Но по сути, по тому, что внутри, это не люди. Потому что система ценностей, которая за ними стоит, за их творчеством, — это система нечеловеческих ценностей.

ПНС: Расхожий афоризм — «Рок — это послание Сатаны» — правилен в твоём понимании?

Е.: В моём понимании — да! То, что делал Башлачёв, — это некая система ценностей, которая стоит за смертью. Поэтому эти люди внутренне максимально свободны. Они более циничны во внешних проявлениях, но они и более свободны. Поэтому здесь они долго существовать не могут. Свобода выбора, вообще какая-то свобода — это чрезвычайное зло, как у Достоевского.

ПНС: Ты любишь Достоевского?

Е.: Да, это мой любимый писатель.

ПНС: А кого ты ещё можешь назвать?

Е.: Поздний Платонов, Сэлинджер, Гоголь, Кортасар, Борхес, ранний Сартр периода «Тошноты». Вообще много кого люблю. Но Достоевский всё же на голову выше всех.