Сияние (СИ)

Регулус побрёл по лесной тропинке прочь, задумавшись, сможет ли он когда-нибудь полюбить кого-то так же сильно, как Джонатан любил Элен? Когда он невольно вспомнил о Гермионе, ему показалось это возможным. Ведь после смерти Рона, после того, как она пережила практически то же самое, что и он, ему до дрожи хотелось оберегать её, заботиться о ней так, как никто никогда не заботился о нём. Да что говорить! Если бы такое было возможно, он бы и вовсе хотел никогда не отпускать Гермиону из рук, потому как с некоторых пор она стала для него необходимостью, источником, который подпитывал в нём жизнь и давал силы бороться.

– Эй, Регги, что, снова задумался кое о ком? – было ощущение, словно эти слова ущипнули Регулуса за зад, и он, остановившись, обернулся к Джеку, который, оказывается, всё это время брёл за ним. – Наш малыш наконец нашёл, кому засадить? – хрюкнув от смеха, не унимался Джек, и Регулус сам не заметил, как резко припечатал того к ближайшему дубу.

– Какого чёрта ты говоришь? – яростно выплюнул он, уставившись в мутные от алкоголя глаза Джека.

– Я лишь намекаю, – обдал его лицо перегаром тот, обнажив в хмельной ухмылке неровные желтоватые зубы.

– Твои намёки страдают ожирением, – прошипел сквозь зубы Регулус, ещё сильнее вдавив в дерево плечи Джека, при этом прекрасно осознавая, что при желании тот отбросит его самого в сторону, словно беспомощного котёнка.

Но Джек ничего не делал. Видимо, он просто опешил от реакции Регулуса, которая его в то же время забавляла.

– Эй, малыш, я же просто шучу. Ну? – вскинул тот руки в примирительном жесте, но уже в следующую секунду совершил роковую ошибку, добавив: – И вообще, если ты не хочешь её трахать, мог бы уступить её мне.

Если у Регулуса ещё оставались крохи самообладания, то последней фразой Джек просто выклевал их все до единой, словно дурная курица. А потому лицо Джека в этот же миг с характерным для ломающегося носа хрустом встретило кулак Регулуса, а уши – поток слов, проговорённых яростной скороговоркой:

– Во-первых, я никакой тебе не «малыш», сукин сын, – Регулус опять замахнулся, а второй рукой взял за грудки пошатнувшегося Джека и вновь пригвоздил к дубу. Он не знал, откуда в нём столько силы. – Во-вторых, я не желаю больше никогда слышать из твоего поганого рта и слова в таком духе о Гермионе, усёк? И, в-третьих, что же ты никогда не вспоминаешь свою милейшую Дороти, когда говоришь о желании «засадить»? Помнится, раньше ты всюду сновал с её фотографией, рыдал на плече у Флавиуса, рассказывая о своей сопливой любви. Или что, пропил «любовь» вместе с мозгами?

– Хватит, – еле слышно произнёс Джек, отвернув окровавленное лицо, скорчившееся в гримасе боли.

– Хватит? – слегка опустил кулак Регулус. – Почему хватит? Тебе не нравится слушать про свою «бейби Ди», с которой ты поругался перед тем, как попасть за Арку? Может, поэтому она тебя выгнала из дома: она знала, что ты, кроме как пить и сыпать идиотскими словечками, ни на что не способен?

– Хватит, Регги, прошу, – с мольбой посмотрел на него Джек и чуть сполз по дереву, но Регулуса уже было не остановить. Было ощущение, будто чудовище, которое уже не могло причинить вред самому Регулусу, нашло новую жертву и навёрстывало упущенное, изрыгая через его рот то, что обязательно ранит, ударит больнее, чем самый сильный кулак на свете.

– Так вот: ты действительно ни на что не способен. Ты просто трусливое животное, Джек, ведь вместо того, чтобы попытаться отсюда выбраться с самого начала, что делал ты? – брезгливо окинул его взглядом Регулус. – Ты пил, жаловался на несчастную любовь и старался самоутвердиться за счёт своего грязного рта, изрыгающего одну фразу глупее другой. И знаешь что? – понизил тон Регулус и, отпустив Джека, сделал ещё маленький шажок к нему. – Мне тебя жаль. Потому что рано или поздно мы все выберемся отсюда, а ты по-прежнему будешь гнить здесь заживо, вечно, жалея самого себя за то, что сдался, не начав бороться, хотя где-то там тебя ждала единственная женщина, а может, и вовсе единственный человек на свете, который тебя всё же любил.

Регулус едва успел отшатнуться в сторону, потому как Джек с отчаянным рёвом кинулся на него и наверняка бы избил до полусмерти, если бы не был так пьян. Поэтому он просто неуклюже повалился на землю, а после совсем не по-мужски зарыдал. И только когда Джек, захлёбываясь слезами и кровью, даже не попытался встать, Регулус понял, что натворил.

Он с ужасом смотрел, как содрогаются плечи Джека, как грязные пальцы врезаются в кожу, силясь закрыть лицо, с которого на шею всё равно сочились смешанные с кровью слёзы, и ему вмиг стало так плохо, как будто все эти слова касались его самого. Регулус склонился к Джеку, но когда дотронулся до его плеча рукой, тот резко её скинул и яростно проорал:

– Убирайся прочь, сволочь! Убирайся!