Сияние (СИ)

Гермиона ворочалась, не смыкала глаз до самого утра. Минувшей ночью было так душно, что даже прохладный воздух, врывавшийся в хижину через открытые окна и распахнутую настежь дверь, не мог хоть немного остудить её разгорячённое тело.

– У тебя жар, Гермиона, – констатировал на утро Джонатан, удивлённо отнимая ото лба ладонь. В своей прошлой жизни, по ту сторону Арки, он был целителем и работал в паре с Элен, а потому Гермиона сразу пришла к нему. – Скорее всего, завтра ты будешь здорова, но сейчас тебе бы лучше попить отваров, сбивающих температуру.

Но отвары не помогали, хотя Гермиона говорила обратное, выпивая уже третью чашку целебного чая и лёжа на софе под широкой тёплой кофтой Джонатана, которую то сбрасывала, то натягивала вновь. Она просто не хотела расстраивать Элен, которая целый день крутилась рядом и, очевидно, беспокоилась за её здоровье. А Гермиона в это время, наблюдая, как та то измельчала травы, то грела воду, то готовила новые компрессы и накладывала их ей на лоб, размышляла, что, наверное, причина её состояния всё же кроется в другом.

Она не хотела думать об этом постоянно, но снова и снова мысленно возвращалась ко вчерашнему поцелую. Думала, а правильно ли это – целовать мужчину, когда сердце только недавно отпустило другого, которого уже нет в живых? Что бы сказал Гарри, если бы узнал, что она позволила вчера себя поцеловать спустя два неполных месяца после смерти Рона? Что бы он сказал, если бы узнал, что этот кто-то – Регулус Блэк? В голове не укладывалось. Просто не могло уложиться, что она снова что-то чувствует и чувствует это к Регулусу. Не то чтобы Гермиона не могла в него влюбиться, но… Но это был Регулус Блэк, брат Сириуса и формально человек, который старше на двадцать лет, а биологически – младше на два года. А если им удастся отсюда выбраться, что она скажет? «Добрый день, я побывала за Аркой и нашла себе там парня? Кстати, Рон умер у нас с ним на глазах, так что, может, рассказать, как это было?»

Ужасно. Скорее всего, вчерашний поцелуй был самой ужасной ошибкой, какую она могла совершить, но… Как же ей понравилось её совершать.

– Не кори себя.

Сначала Гермиона предположила, что ей послышалась. Но когда она подняла удивлённый взгляд, Элен, невесомо присев на краешек софы, тихо повторила:

– Не кори себя, Гермиона, за чувства к Регулусу.

Это был шок. Настоящий шок: что Элен впервые с ней заговорила. Что она вообще заговорила.

– Но откуда… – начала Гермиона, медленно принимая сидячее положение и ощущая, как кровь раскаляет щёки до предела.

– Я вижу это, – слегка кивнула Элен и еле заметно улыбнулась. – Ты сегодня часто прикасаешься к губам. Он их целовал?

Стыду Гермионы, помноженному на ошеломление, не было предела. Но как только она посмотрела в глаза Элен, наполненные такими теплом и нежностью, что сомнений не оставалось: та поймёт, что-то внутри Гермионы рухнуло, и она рассказала. Она практически на одном дыхании выдала всё, что по капле наполняло душу каждый день, а теперь и вовсе переполнило её. Элен держала Гермиону за руку, а Гермиона не могла остановиться и говорила, так много говорила: о Роне, о Регулусе, о запутанных чувствах, в особенности о чувстве вины, которое её терзало. А в конце, когда она, выдохшись, наконец подняла взгляд на Элен, то задала вопрос, на который больше всего хотела услышать ответ:

– Подскажи, что мне делать?

Луч полуденного солнца разрезал полумрак и красиво освещал лицо Элен, на котором блуждала загадочная улыбка. В хижине по-прежнему пахло травами, а над кокосовой чашкой, которая стояла на тумбочке возле софы, всё ещё закручивался слабый дымок, что говорило – отвар ещё не совсем остыл.

Элен склонила голову набок и, немного помедлив, мудро изрекла:

– Жить дальше, Гермиона. Вот, что тебе нужно делать. И если твоё сердце хочет снова полюбить – не запрещай ему.

Элен совершенно точно не была способна на ложь, а потому Гермиона легко приняла её совет как нечто правильное, позабыв про любые «но». В конце концов, все самые сложные проблемы всегда имеют простое решение, ведь правда? И, наверное, Рон и Гарри действительно были бы рады, если бы знали, что у Гермионы появился шанс обрести счастье.

Слышался приглушённый шелест листьев, журчание водопада и чьи-то далёкие шаги, а Гермиона смотрела на неё – такую молодую, прекрасную Элен, в чьей причёске и одежде – старомодном светло-русом каре и платье с низкой талией – чувствовался дух начала прошлого века, и думала, что Элен тут совсем не место. Ей бы жить по ту сторону Арки, проживать настоящую жизнь, которой она, со своей добротой и искренностью, была достойна. Ей бы растить детей и готовить им самые вкусные травяные отвары, а потом, как подрастут, давать вот такие простые, но мудрые советы.

Элен ненавязчиво гладила её по руке, и в этом прикосновении было столько заботы и какой-то нерастраченной материнской нежности, что Гермиона не удержалась:

– Ты могла бы стать прекрасной матерью, Элен. Разве ты не веришь, что отсюда можно выбраться?

Та слегка покачала головой, грустно улыбнувшись.