Сияние слез

Через полчаса Тина встала размять ноги, потерла поясницу, и наклонилась на подоконник, любуясь садом. Фрейлины и горничные в разноцветных платьях мелькали среди облетающей листвы. Садовники и оруженосцы носили на плечах тяжелые корзины и под руководством экономки ставили их в ряды под навесом. Даже сменившиеся стражники пришли помочь и аппетитно хрустели поздними летними яблоками, налившимися соком на прохладном осеннем солнышке.

Констанция выбрала румяное яблоко из глубокой серебряной вазы, откусила и сморщилась – поясницу тянуло все сильнее, но уходить от окна не хотелось. Кто знает, чем бы кончилось дело, но в это время в замок вернулся Танред. Жаркий, пахнущий лошадью и потом он вошел в комнату поздороваться с женой и застал ее скорчившейся на полу.

Объему легких паникующего мужчины могли позавидовать оперные певцы. На зов графа сбежались женщины, слуги, примчалась повитуха и заявила, что переносить графиню в постель поздно, рожать придется прямо тут. Возражений в общем ни у кого не возникло. Горничные тотчас притащили припасенный соломенный тюфяк, кухарка побежала кипятить воду, для омовения младенца, а Танред остался рядом с Тиной, вытирая крупные капли пота с ее лба и уговаривая потерпеть долгие мучительные схватки.

На замок успела опуститься ночь, когда повитуха, крепкая женщина лет сорока подняла над головой пищащего красного младенца и провозгласила:

– У вас сын, милорд!

Женщины быстро передали добрую весть всем ожидающим за дверью и, вскоре весь замок сотрясался от радостных криков. Усталую Констанцию увели за ширму, чтобы обмыть и переодеть, Танред же отправился в главный зал, чтобы распорядиться выкатить бочку вина в честь рождения наследника. Засыпающую после трудов графиню уложили в постель, приложили к материнской груди крохотного лорда Патрика, будущего графа Этуша и оставили отдыхать.

Через час Танред благоухая терпким запахом вина вошел в спальню и лег рядом с женой, стараясь не потревожить ни ее ни младенца. Чаша его счастья была полна.

– Спасибо, отец, – прошептал он в темноту, и крепче обнял двух самых дорогих для него людей.

Конец