Сияние снегов

Толкуют сны – и как не верить сну-то?
Хоть все потьмы слезой измороси.
Услышу: «Русь», а сердце чует: «смута»,
и в мире знают: смута на Руси.

А мы-то в ней как в речке караси.

А всей-то жизни час или минута.
И что та жизнь? Мила ль она кому-то?
На сей вопрос ответа не проси.

А вот живу, не съехавши отсюда!

Здесь наяву и Чехов жил как чудо,
весь мир даря вниманьем и тоской.

Есть смуте срок. Она ж неуморима,

моя Россия – Анна и Марина
и Божьи светы – Пушкин и Толстой.

1960‑е, 1990‑е

Песенка на все времена

Что-то мне с недавних пор
на земле тоскуется.
Выйду утречком во двор,
поброжу по улицам, –
погляжу со всех дорог,
как свобода дразнится.
Я у мира скоморох,
мать моя посадница.

Жизнь наставшую не хай,

нам любая гожа, –
но почто одним меха,
а другим рогожа?
Ох, империя – тюрьма,
всех обид рассадница, –
пропадаем задарма,
мать моя посадница!

Может, где-то на луне

знает Заратустра,
почему по всей стране
на прилавках пусто,
ну а если что и есть,
так цена кусается.
Где ж она, благая весть,
мать моя посадница?

Наше дело – сторона?

Ничего подобного!
Бей тревогу, старина,
у людей под окнами!
Где обидели кого,
это всех касается, –
встанем все за одного,
мать моя посадница!

Ни к кому не рвусь в друзья

до поры до времени,
но, по-моему, нельзя
зло все видеть в Ленине.
Всякий брат мне, кто не кат,
да и тот покается.
Может, хватит баррикад,
мать моя посадница?

У Небесного Отца

славны все профессии:
кто-то может без конца
заседать на сессии.
Не сужу их за тщету,
если терпит задница.
Наше время – на счету,
мать моя посадница!

А роптать на жизнь не след:

вовремя – не вовремя, –
коль явились мы на свет,
так уж будем добрыми,
потому что лишь добром
белый свет спасается.
Как полюбим – не умрем,
мать моя посадница!

Не впервой, не сгоряча,

сколь чертям не тешиться,
наше дело – выручать
из беды отечество.
Нам пахать еще, пахать –
и не завтра пятница.
Все другое – чепуха,
мать моя посадница!

1989

В бессонную ночь думаю о Горбачеве