Сияние во тьме

Стоун вцепился в шею лошадки, чтобы не упасть. Мужчина поплелся к автодрому. Почему рассудок подводит его сегодня? Он бы стерпел это сходство, не будь оно таким мерзким. Стоун никогда не встречал мужчин или женщин, которых мог бы сравнить с матерью и отцом. Некоторые люди его восхищали, это правда, но не так – с тех самых пор, как два полированных ящика опустились в землю и скрылись с глаз. Вихрь красок и звуков бушевал вокруг и внутри. Почему он не разрешал себе думать о смерти родителей? Стоун знал, что отгораживался от подобных мыслей, и в этом заключалось спасение: когда ему было десять, он каждую ночь умирал и оказывался в аду.

Кружа в водовороте, Стоун вцепился в кусок дерева и вспомнил. Отец запретил ему спать с включенной лампой, и мать кивнула, сказав:

– Да, думаю, пора.

Он лежал в постели, боясь пошевелиться, ведь темнота могла заметить его, и шептал:

– Пожалуйста, боже, не допусти этого, – снова и снова.

Стоун леденел и видел вдали маленькую серую щель между штор, но даже этот малый свет угасал. Он знал, что смерть и ад будут похожи на это. Иногда его уносило в сон. Комната становилась больше, тени во тьме двигались, и он думал, что, возможно, уже мертв.

Стоун откинулся назад, когда лошадка сбавила скорость, и теперь по инерции склонился к ее шее. Что потом? Он сумел стряхнуть сети бесконечной религиозной вины – ада, в который не смеешь поверить, не то окажешься в нем. Одно время ему было не по себе в темных местах, и все же он понимал причину и мог с этим бороться. Потом тревога отступила, вместе с яростным родительским неприятием его атеизма. «Да, – подумал он, пока воспоминания и карусель кружили все медленнее, – тогда я был счастлив: лежа в постели, слыша вокруг себя дыхание – их и дома». Когда Стоуну исполнилось тридцать, ему позвонили и вызвали к яме на дороге – к автомобилю, торчавшему из нее мертвым черным жуком. То был момент чистого, головокружительного ужаса, а потом все кончилось. Его родители ушли во тьму. Стоун был сыт по горло. Единственный, почти религиозный обет, который он тогда себе дал, – больше об этом не думать.

Но теперь для этого не было причин. Пошатываясь, Стоун зашагал к павильону с игровыми автоматами, который тянулся по краю ярмарки. Он подумал, как во время беззвучной мольбы в кровати иногда замолкал, вспоминая, что читал о снах: кажется, что они длятся часами, а на самом деле – только миг. А с мыслями то же самое? И с молитвами, когда вокруг только мрак и безвременье? Воззвания к небесам не только защищали его, они помогали считать мгновения до рассвета. Возможно, он переживал только минуту, только несколько секунд тьмы. «Смерть и ад – что за странные идеи занимали меня, – подумал Стоун. – Особенно для десятилетнего ребенка. Интересно, куда они делись? Канули в небытие вместе с шортами, прыщами и прочей ерундой, которую я перерос».

Трое мальчишек лет двенадцати окружили игровой автомат. На мгновение их спины разошлись, и Стоун заметил, что они пытаются запустить игру монеткой на проволоке. Он шагнул к ним и открыл рот… но что, если они набросятся на него? Обступят, повалят на землю, отпинают? В этом гвалте никто не услышит его криков.

Охранника видно не было. Стоун бросился к карусели, где несколько маленьких девочек садились на лошадей.

– Эти мальчишки задумали пакость, – пожаловался он мужчине в окошечке.

– Вы! Да, вы! Я вас уже видел. Не попадайтесь больше мне на глаза! – заорал тот. Сорванцы, ничуть не испугавшись, растворились в толпе.

– Раньше все было по-другому, – сказал Стоун, вздохнув с облегчением. – Похоже, ваша карусель – все, что осталось от прежней ярмарки.

– Старой? Нет, она не оттуда.

– Я думал, старая ярмарка стала частью этой.

– Нет, она все еще здесь – вернее, ее останки, – ответил мужчина. – Даже не знаю, что вы там найдете. Воспользуйтесь той дверью – так быстрее – и через пять минут окажетесь у бокового входа, если они еще открыты.

Взошла луна. Плыла над крышами, когда Стоун вышел через заднюю дверь ярмарки и поспешил по улице с двумя рядами типовых домиков. Лунный свет цеплялся за трубы и коньки крыш. Внутри – над полосками земли или камня, заменявшими лужайки, виднелись посеребренные телевидением лица.

В конце улицы, за широкой дорогой, он увидел еще одну точно такую же, а за ней – длинный проулок. Нужно просто идти дальше. Луна выбелила крыши, когда он миновал перекресток, и на миг ослепила его, вспыхнув светлым пятном перед глазами. Он яростно моргал и не понял, действительно ли увидел позади – в начале улицы – группу мальчишек, но решил не приглядываться и бросился бежать.