Сияние «жеможаха»

В молодости истопник был красавцем, но про это опять же помнила одна Алиенора Карловна. Сражаясь за Бога, Царя и Отечество, Букашкин вместе с ногой лишился лица: тощая баба, махавшая косой на галицийском фронте, срезала ему нос, ухо и кусок челюсти. На Платона Егоровича было страшно смотреть. Выходя из дома, он заматывал лицо шарфом и надвигал фуражку, чтобы дети не плакали.

Два раза в день, с трудом преодолевая провалы и завихрения аварийной винтовой лестницы, Букашкин поднимался к подруге своей Алиеноре Карловне. (Раненые и санитарки поначалу с тревогой прислушивались к гулу чугунных кованых ступеней: казалось – бомбят.)

Поскрипывая панцирной сеткой, Алиенора Карловна погружалась в пучину воспоминаний и с мечтательной улыбкой выныривала на будничную поверхность, когда её музыкальный слух улавливал стук деревянной ноги Платона Егоровича. Вот и он: любезно подпихивал под болящую тазик с крылышками и, повременив, поизучав подтёки на обоях, которые то корчили рожи, то складывались в приветливые лица, выплёскивал за окошко его содержимое. Из комнаты открывался вид на речные, лесные, небесные дали. «“Да леса качались, да леса шумели”, – верно, Егорович?» – спрашивала Алиенора Карловна старого друга. «“Леса шумели. Шумели”», – отзывался инвалид, раскладывая на столе еду – кусочки и огрызочки.

Гувернантка любила поэзию, в чемодане привезла в новгородскую Гёте, Шиллера, тазик для подмывания в виде голубка, красное знамя с белой цаплей и альпийский рожок. Она приехала к Савиным из Швейцарии, но называли её немкой. Овдовев, фанерный промышленник Савин выписал своим детям «немку», «француженку» и «англичанку». Алиенора Карловна спустилась с грюйерских вершин, она говорила и думала по-французски и по-немецки, «француженка» оказалась итальянкой Жулей, Джульеттой Марчелловной, то есть Маркеловной, а вот англичанка была настоящей – сухопарой, спартанской, строгой Марьей Джоновной, на Ивановну она не согласилась.

Немка молилась, ела, потом немного болтала с Платоном Егоровичем, потом делала свои упражнения, взмахивая тремя тонкими конечностями, становясь похожей на изящную болотную птицу.

Разместившийся в усадьбе госпиталь состоял из двух шестнадцатилетних санитарок и четырёх раненых солдат. Сначала раненых было семь, они лежали в телегах, мёрзли и задерживали отступление ударного лыжного батальона в район сосредоточения с целью довооружения. Комбат Зайцев дал приказ Надьке и Верке везти раненых в деревню. До неё было двадцать километров, вечерело, Мираж и Сивка брели бы до Полы всю ночь. Санитарки сказали Зайцеву, что при таком положении дел все умрут. Комбат пообещал прислать Захара Ивановича, встал на лыжи, мощно оттолкнулся палками и нырнул под еловые ветки. Мороз крепчал, мутное солнце скрылось, падали редкие снежинки. Пока санитарки ждали Захара Ивановича, скончался тяжело раненый боец. Петя Смирнов с раздробленной плечевой костью в бреду диктовал письмо своей маме. «Наденька, пишешь?» – «Пишу, Петенька, пишу!» – отзывалась санитарка. Задыхаясь от напряжения, она с Веркой растирала раненым окоченевшие ноги. «Вчера был хороший куриный бульон, но голова не может сама идти… Пишешь, Наденька?» – «Пишу!»

Наконец послышалось спасительное бурчание, сгустившиеся сумерки пробил бодрый свет фар. К телегам подъехал грузовик, из кабины выпрыгнул высокий сильный боец. «Захар Иванович! Один уже умер, надо скорее ехать!» – «Здравия желаю! Вот вам Захар Иванович!» – боец хлопнул по борту старенького ЗИСа, вытащил лыжи, ловко застегнул крепление. – «Торопитесь! Желаю успеха!» – боец присел, подпрыгнул и исчез. Девушки заглянули в затянутый брезентом кузов – там никого не было. Поднялась метель.

Подвели телеги к кузову, залезли в кузов, с телег перетаскивали раненых, сержант Галиулин Бары Хайреевич очнулся и закричал от боли.

– Петенька, ты знаешь, как завести грузовик?

– Крути кривой.

– Петенька, сосредоточься! Как завести грузовик?

– Крути кривой.

Сосредоточился сержант Галиулин. Под его руководством санитарки за десять минут изучили автомобильное дело, крутанули кривой стартёр и ЗИС, Захар Иванович в народе, медленно, но верно поехал по заносимой снегом дороге. За ним потрюхали распряжённые кони.

Обитатели усадьбы Савиных уже отходили ко сну, когда в запертые двери замолотили кулаки санитарок. Девушки были настолько измучены, что даже не удивились, когда им открыл человек без лица. Букашкин мобилизовал на спасательные работы нескольких старух и стариков. Четырёх живых бойцов перенесли в тепло, двух, не успевших еще остыть, но безнадёжно умерших, оставили возле крыльца. Старухи помогли снять с раненых грязную одежду, жуя губами, пошаркали в помывочную, чтобы заняться стиркой.