Сила безмолвия

— У поэтов нет знания о духе из первых рук, — продолжал он. — Вот почему их стихи не могут по-настоящему попасть в яблочко подлинных жестов духа. Правда, иногда они попадают очень близко к цели. Он взял одну из привезенных мною книг, лежавших рядом на стуле — сборник стихов Хуана Рамона Хименеса. Открыв заложенную страницу, он вручил мне книгу и подал знак читать.

Я ли это хожу
По комнате сегодня ночью
Или это бродяга,
Забравшийся ко мне в сад
Вместе с темнотой?

Я смотрю вокруг

И нахожу, что все
То же и совершенно другое…
Было ли окно открыто?
Не уснул ли я уже?
Был ли сад бледно-зеленым?

Небо было чистым и голубым…

А теперь облака,
И поднялся ветер,
И сад угрюмый и темный.

Я думал, что волосы мои черны,

И белеет моя одежда…
Но бела моя голова,
И в черное я одет…
Разве это моя походка?
Этот голос, что звучит во мне  —
Разве так он звучал?
Не понимаю, я ли это
Или тот бродяга,
Забравшийся на исходе ночи
В мой сад?

Я смотрю вокруг…

Вот облака, и поднялся ветер…
И сад угрюмый и темный…

Встаю и иду…

Может, я уже сплю?
На висках седина…
И все то же и совершенно другое…

Я вновь перечитал стихотворение и уловил переданное поэтом чувство бессилия и замешательства. Я спросил дона Хуана, почувствовал ли он то же самое.

— Я думаю, поэт ощущает груз старости и тревогу, вызванную этим ощущением, — сказал дон Хуан. — Но это лишь одна сторона медали. Меня гораздо больше интересует другая ее сторона, заключающаяся в том, что поэт, не сдвигая точку сборки, интуитивно знает, что на карту поставлено нечто необыкновенное. Интуитивно он знает с большой уверенностью, что есть какой-то внушающий благоговение своей простотой безымянный фактор и что именно он определяет нашу судьбу.

3. ХИТРОСТЬ ДУХА

Очищение связующего звена с ДУХОМ

Солнце еще не поднялось над восточными вершинами, но уже было жарко. Как только мы достигли первого крутого склона в нескольких милях от окраины города, дон Хуан прервал прогулку и свернул в сторону от мощеного шоссе. Он опустился на землю у одной из громадных каменных глыб, которые когда-то во время прокладки дороги были вырваны динамитом из горного склона. Дон Хуан сделал мне знак сесть рядом. Здесь мы обычно останавливались побеседовать или отдохнуть на пути к близлежащим горам. Дон Хуан заметил, что это наше путешествие будет долгим и что мы, вероятно, проведем в горах несколько дней.

— Поговорим теперь о третьем абстрактном ядре, — сказал дон Хуан. — Оно называется уловкой духа, или уловкой абстрактного, или выслеживанием самого себя, или очищением связующего звена.

Я был удивлен таким обилием определений, но ничего не сказал. Я ждал, когда дон Хуан продолжит свои объяснения.

— И снова, как и в случае с первым и вторым абстрактными ядрами, — продолжал он, — третье ядро само по себе может быть историей. История гласит, что, постучав однажды в дверь дома того человека, о котором мы с тобой говорили, и, убедившись, что ответа не будет, дух прибегнул к единственному способу, который оставался в его распоряжении — уловке. Ведь и предыдущие трудности дух преодолел с помощью уловок. Было очевидно, что если он хочет подействовать на этого человека, он должен чем-то прельстить его. И тогда дух начал посвящать этого человека в тайны магии. Обучение магии стало тем, чем оно и является — путем уловок и хитростей.

История гласит, что дух склонил на свою сторону человека, заставив его перемещаться вперед и назад между различными уровнями осознания, чтобы показать ему, как сохранять энергию, необходимую для укрепления его связующего звена.

Дон Хуан сказал мне, что если мы приложим эту историю к современным обстоятельствам, то будем иметь пример нагуаля, живого проводника духа, который повторяет структуру этого абстрактного ядра и прибегает в целях обучения к хитростям и уловкам.

Внезапно он поднялся и пошел по направлению к горному склону. Я последовал за ним, и мы бок о бок начали наш подъем.

Когда мы достигли вершины высокой горы, было уже далеко за полдень. Даже на такой высоте было очень жарко. Весь день мы шли по почти незаметной тропе. Наконец, мы достигли небольшого плато, которое в древности служило наблюдательным постом, доминирующим над севером и западом.