Напряжение оказалось для него чрезмерным. И внезапно, — он больше не бежал — он падал в глубокий колодец. Очутившись в воде, он вскрикнул от холода. И вот он снова был в реке, и его снова несло по течению. Он до того перепугался, обнаружив себя вновь в бушующей реке, что изо всех сил пожелал очутиться целым и невредимым на берегу. И немедленно оказался там, несясь с головокружительной скоростью параллельно реке, но на некотором отдалении от нее.
На бегу он смотрел на бурлящую воду и видел там себя, барахтающегося изо всех сил, чтобы удержаться на поверхности. Он хотел закричать, приказать самому себе плыть под углом, забирая к берегу, но у него не было голоса.
Его сострадание к той части себя было всепоглощающим. И это послужило как бы мостом между двумя Хуанами Матусами. Он тут же вернулся в воду и поплыл под углом по направлению к берегу.
Невероятного ощущения раздвоенности между двумя местами оказалось достаточно, чтобы полностью избавиться от страха. Он больше не заботился о своей судьбе. Он свободно выбирал между плаванием в реке и бегом по берегу. Но в любом случае он последовательно двигался влево — либо стремился прочь от реки, либо греб к левому берегу.
Он выбрался на левый берег реки милях в пяти ниже по течению. Ему пришлось ждать здесь, скрываясь в кустах, больше недели. Он ждал, пока спадет вода, чтобы перейти реку вброд, и еще ждал, пока пройдет его страх, и он снова будет цельным.
Дон Хуан сказал, что с ним произошло следующее: сильная длительная эмоция страха за свою жизнь привела к сдвигу точки сборки непосредственно в место безмолвного знания. Поскольку он в свое время не обращал ни малейшего внимания на слова нагуаля Хулиана о точке сборки, он совершенно не понимал, что с ним происходит. Его пугала мысль, что он, возможно, больше никогда не будет нормальным человеком. Но когда он исследовал свое двойное восприятие, то обнаружил его практическую сторону и нашел, что оно ему нравится. Он был двойным в течение несколько дней. Он мог полностью быть тем или другим. Или же он мог быть обоими одновременно. Когда он был обоими, вещи становились неопределенными и ни одна ипостась не была эффективной, так что этот вариант он отверг. Но возможность быть тем или иным открывала перед ним непостижимые возможности.
Пока он восстанавливал силы в кустах, он установил, что одна из его ипостасей была более гибкой, чем другая, и могла преодолевать расстояния в мгновение ока и находить пищу или лучшее убежище. И вот однажды это существо вернулось в дом нагуаля Хулиана, чтобы посмотреть, волнуются ли там за него.
Он услышал, как молодые люди печалятся о нем, и это было для него определенно сюрпризом. Он стал жадно наблюдать за ними, поскольку ему страшно нравилось выяснять, что они думают о нем. Но тут нагуаль Хулиан обнаружил его и положил всему этому конец.
Впервые он по-настоящему испугался Нагуаля. Дон Хуан услышал, что Нагуаль приказывает ему прекратить этот вздор. Он появился внезапно, как черный колоколообразный предмет огромной массы и силы. Он схватил дона Хуана. Дон Хуан не знал, каким образом Нагуаль схватил его, однако причиненная этим боль очень сильно выбила его из колеи. Это была острая нервная боль, которую он ощутил в животе и в паху.
— Я тут же вновь оказался на берегу реки, — сказал дон Хуан, смеясь. — Я поднялся, перешел вброд недавно обмелевшую реку и направился домой.
Помедлив, он спросил меня, что я думаю об этой истории. И я ответил, что она ужаснула меня.
— Ведь ты мог бы погибнуть в этой реке, — сказал я, чуть не крича. — Что за отвратительную шутку с тобой сыграли! Этот нагуаль Хулиан, должно быть, просто безумец!
— Подожди минутку, — запротестовал дон Хуан. — Нагуаль Хулиан был коварным, но отнюдь не безумным. И он делал то, что должен был делать как нагуаль и учитель. Это верно, что я мог погибнуть. Но все мы должны быть способны на такой риск. Тебя самого мог растерзать ягуар, или ты мог бы умереть от любой из тех вещей, которые я с тобой проделывал. Нагуаль Хулиан был властным и уверенным — и прямо брался за дело. С ним не было никакого хождения вокруг да около, никаких лишних слов.
Я настаивал, что, несмотря на ценность этого урока, мне методы нагуаля Хулиана по-прежнему кажутся странными и чрезмерными. Я уверял дона Хуана, что все, что я слышал о нагуале Хулиане, до такой степени беспокоило меня, что у меня сложилось о нем самое негативное представление.
— Я думаю, ты боишься, что на днях я собираюсь бросить тебя в реку или заставить тебя носить женское платье, — сказал он и рассмеялся. — Вот почему ты не одобряешь методы нагуаля Хулиана.
Я признал, что он прав, и он, смеясь, заверил меня, что у него нет намерения подражать методам нагуаля Хулиана, потому что у него они не сработают. Он, по его словам, является таким же безжалостным, но не таким практичным, как нагуаль Хулиан.