Я множеством способов описывал тебе различные стадии, через которые проходит воин на своем пути знания — продолжал он. — С точки зрения своей связи с
Дон Хуан настаивал, что его достижение не сделало его внутренне другим. Это только дало ему большие возможности. Так что он не был неискренен, когда говорил мне и другим ученикам, что мы похожи.
— Я прекрасно понимаю, через что ты вынужден проходить сейчас, — продолжал он. — Когда я смеюсь над тобой, — на самом деле я смеюсь над воспоминаниями о себе в твоем положении. Я слишком держался за мир повседневной жизни. Я ногтями держался за него. Все говорило о том, что я должен оставить его, но я не мог. И, подобно тебе, я безоговорочно доверял разуму, хотя не было никакого смысла поступать так, ведь я больше не являлся обычным человеком.
Моя проблема тогда — это твоя проблема сегодня. Инерция повседневного мира несла меня, и я продолжал действовать, как обычный человек. Я отчаянно держался за свои непрочные рациональные структуры. Разве ты не делаешь то же самое?
— Я не держусь ни за какие структуры — это они держат меня, — сказал я, заставив его рассмеяться.
Я сказал, что прекрасно его понимаю, но дело не в этом, потому что я все равно не способен вести себя, как маг, как бы я ни пытался.
Он объяснил, что мои неудобства в мире магов происходят от недостаточного знакомства с ним. В этом мире я должен ко всему относиться по-новому, что бесконечно трудно, потому что это имеет мало общего с непрерывностью моей повседневной жизни.
Он описал специфическую проблему магов, как раздвоенность. Во-первых, невозможно восстановить разрушенную однажды непрерывность. Во-вторых, невозможно использовать непрерывность, продиктованную новым положением их точки сборки. Эта новая непрерывность всегда слишком туманна, слишком зыбка и не придает магам той уверенности, которая позволила бы им действовать так, как если бы они были в мире повседневной жизни.
— И как маги решают эту проблему? — спросил я.
— Никто ничего не решает, — ответил он, —
Дон Хуан минуту помолчал. И потом, как если бы я попросил его, вдруг прокомментировал мысль, которая как раз пришла мне в голову. Я в этот момент подумал, что безупречность всегда ассоциировалась у меня с религиозной моралью.
— Безупречность, как я уже говорил тебе много раз, это не мораль, — сказал он. — Она только напоминает мораль. Безупречность — это только наилучшее использование нашего уровня энергии. Естественно, это требует и бережливости, и благоразумия, и простоты, и моральной чистоты; но, прежде всего, это подразумевает отсутствие саморефлексии. И хотя это напоминает выдержку из монастырского устава, но это не так.
Маги говорят, что для того, чтобы управлять
Дон Хуан заметил, что вовсе не обязательно изучать магию, чтобы сдвигать точку сборки. Иногда вследствие естественных, хотя и драматических обстоятельств, таких как война, лишения, стрессы, усталость, горе, беспомощность — точка сборки человека подвергается глубоким сдвигам.
— Если бы человек, который находится в подобных обстоятельствах, был способен воспринять идеологию магов, — сказал дон Хуан, — то он был бы способен без проблем довести до предела этот естественный сдвиг. И люди могли бы искать и находить необыкновенные вещи, вместо того, чтобы делать то, что люди обычно делают в подобных обстоятельствах, — жаждать поскорее вернуться в обычное состояние.
Когда движение точки сборки доведено до предела, — продолжал он, — как обычный человек, так и ученик магии становятся магами, потому что, благодаря предельному усилению этого движения, непрерывность разрушается так, что восстановить ее уже нельзя.
— Как можно до предела усилить это движение? — спросил я.
— Благодаря устранению саморефлексии, — ответил он. — Движение точки сборки или разрушение непрерывности не является реальной трудностью. Реальной трудностью является обладание энергией. Если у кого-то есть энергия, и если его точка сборки сдвинулась, он открывает для себя поистине непостижимые вещи.