Могут ввести в заблуждение мои слова, — продолжал он, — что только маги знают о
Затем два или три раза дон Хуан, казалось, порывался что-то добавить. Он колебался, как бы подбирая слова. Наконец, он сказал, что пребывание в двух местах сразу было для магов признаком, отмечающим тот момент, когда точка сборки достигает места безмолвного знания. Расщепленное восприятие, достигнутое собственными усилиями, называется свободным движением точки сборки.
Он заверил меня, что каждый нагуаль последовательно делает все, что в его силах, чтобы стимулировать свободное движение точки сборки своего ученика. Это решительное усилие загадочно называется «достижением третьей точки».
— Наиболее трудным аспектом знания нагуаля, — продолжал дон Хуан, — и, конечно, наиболее важной частью его задачи является достижение этой третьей точки. Нагуаль
Трудности, которые возникают у нагуаля, который намерен осуществить это свободное движение точки сборки своих учеников, — ничто по сравнению с теми трудностями, с которыми сталкиваются ученики, пытаясь понять, что делает нагуаль. Посмотри на путь твоей собственной борьбы! То же самое происходило и со мной. В большинстве случаев я считал, что уловки
Позднее я понял, что обязан ему своей жизнью и благополучием, — продолжал дон Хуан. — Теперь я знаю, что обязан ему бесконечно большим. Поскольку я не имею возможности выразить это, я предпочитаю говорить, что он прибегнул к хитрости, чтобы привести меня к обладанию третьей точкой отсчета.
Третья точка отсчета — это свобода восприятия, это
Два односторонних моста[44]
Мы с доном Хуаном сидели за столом на его кухне. Было раннее утро. Мы только что вернулись с гор, где провели ночь после моего
— Открытие возможности находиться в двух местах одновременно поражает наш ум, — сказал он. — Поскольку наш разум рационален, а рациональность — это наша саморефлексия, то все, что находится за пределами саморефлексии, или привлекает, или пугает нас, в зависимости от того, какими людьми мы являемся.
Он пристально посмотрел на меня и улыбнулся, как будто только что открыл во мне что-то для себя новое.
— Или это и пугает, и привлекает нас в равной степени, что, кажется, и происходит в случае с нами обоими.
Я сказал ему, что дело не в том, что меня пугало или привлекало мое переживание, но в том, что я был испуган безграничностью возможностей раздвоенного восприятия.
— Я не хочу сказать, что не верю в то, что был в двух местах одновременно, — сказал я. — Я не отрицаю свой опыт, и все же думаю, что я был настолько напуган этим, что мой разум отказался воспринять это как факт.
— Мы с тобой — люди такого типа, которые оказываются захваченными вещами, подобными этой, а затем забывают обо всем, что было, — заметил он и улыбнулся. — Мы с тобой очень похожи.
Теперь была моя очередь смеяться. Я знал, что он смеется надо мной. И в то же время он излучал такую искренность, что мне хотелось верить в то, что он говорит правду. Я сказал ему, что среди его учеников я был единственным, кто научился не принимать всерьез его заявления о равенстве между нами. Я заметил, что наблюдал за его действиями и слышал, как он каждому из учеников говорил самым искренним тоном: «Мы с тобой такие дураки. Мы так похожи!» И я снова и снова ужасался, когда видел, что они верят ему.
— Ты не похож ни на кого из нас, дон Хуан, — сказал я. — Ты зеркало, которое не отражает наших образов. Ты уже за пределами нашей досягаемости.
— То, что ты замечаешь — это результат борьбы длиной в жизнь. Тот, кого ты видишь — маг, который, в конце концов, научился следовать замыслам