Сила доброты. Как с помощью эмпатии менять мир к лучшему

Хотя мы «видим» людей в интернете, это скорее сужает, чем расширяет горизонт. Заваленные неперевариваемым количеством постов и статистики, мы вынуждены выбирать, на что направить внимание. И тем самым подкармливаем психологическую лень. Мы выискиваем факты, уже соответствующие нашим убеждениям, и варимся в среде аналогично мыслящих людей. Кроме того, мы склонны верить эмоционально ободряющим рассказам: используем эмпатию для демонстрации своей правоты.

На практике это можно наблюдать в проекте Wall Street Journal под названием Blue Feed, Red Feed («синяя лента», «красная лента») — агрегаторе постов Facebook левого и правого толка. Читатель выбирает политический вопрос и смотрит, какие результаты на него выдает социальная платформа левым и правым. Это азбучный пример предвзятости подтверждения: факты и статистика невероятно различаются в «красной» и «синей» лентах.

Более того, ленты вызывают противоположные эмоции. Выберите аборты, и Blue Feed, Red Feed покажет два мира жертв. Слева под угрозой находятся права женщин. В Сальвадоре женщину, родившую мертвого ребенка, приговорили к тридцати годам тюрьмы, потому что в этой стране аборты под строгим запретом. Справа — врачи по частям извлекают младенца. Или иммиграция: слева дети, разлученные с родителями, справа — убийца и нелегальный иммигрант оправдан.

Хотя эффект от обеих лент одинаковый. Читателю муторно, грустно или он выходит из себя — в зависимости от степени сочувствия к жертвам. Но при этом жертва для одной стороны является преступником для другой. Конечно, для такого эффекта интернет не обязателен. На Юге при законах Джима Кроу суд Линча, как правило, начинался с сочувствия к белой женщине, предположительно (но на самом деле редко) изнасилованной чернокожим. Интернет подпитывает ненависть, как горючее огонь. В недавнем опросе люди сообщали, что чаще возмущаются чем-нибудь увиденным в интернете, чем в газете, по телевизору или в личном общении[277].

Нас тоже онлайн воспринимают иначе, особенно если вместо имени и лица у нас ник и аватар. У анонимности свои преимущества: она позволяет безопасно организовать протест в тоталитарном режиме и обсуждать свою сексуальную ориентацию, не боясь разоблачения. Но она же лишает главного компонента — доброты. Как вы уже знаете, когда люди несут друг перед другом ответственность — например, в маленьких сообществах, — жестокость слишком дорого обходится по социальным меркам. Анонимность освобождает от этих ограничений, перерезая тормоза социального обмена. Отсюда в интернете столько катастроф.

Те, кто расстреливал Вафаа Билала, и те, кто желает друг другу насильственной смерти в комментариях, работают под покровом виртуальной темноты. Тролли тратят кучу времени и сил на гадости[278]. Анонимность искушает примерить на себя жестокость, зная, что за это ничего не будет. Только жертвы пострадают.

Агрессия проникает из интернета в их дома, комнаты и постели. Возможно, это объясняет, почему из-за кибербуллинга подростки чаще совершают попытки самоубийства, чем из-за обычного буллинга[279].

Даже если человек предъявляет в интернете настоящее имя и лицо, его образ в цифровом мире чаще всего отличается от аналоговой версии. В соцсетях всем хочется выглядеть лучше, чем на самом деле. Подолгу просиживая в Facebook, люди впадают в уныние[280]. Скорее всего, потому, что их знакомые и бывшие коллеги только и постят, как сплавляются по рекам на закате, а в действительности листают ленту, сидя на работе под лампами дневного света.

В социальных сетях удобно поносить чужаков[281]. Эмоциональными твитами на политические и этические темы чаще делятся другие пользователи, особенно если согласны с утверждением. Ретвиты — самая ценная награда в Twitter: неопределенные, крошечные дозы одобрения, подкрепляющие все, что бы там ни было написано. Вот почему в этой сети процветает трайбализм. Старомодные медиа давали нам громкие, радикальные мнения, и мы к ним склонялись, а теперь можем сами их выражать.

Все это неслучайно. Раз эмпатия разрушается онлайн, значит, так и было задумано. В 2016 году в преддверии президентских выборов в США появились сфабрикованные слухи. Российские тролли не просто выкладывали дезинформацию, они затрагивали самые больные расовые, религиозные и экономические вопросы государства. Реклама нацеливалась на племенную идентичность и сеяла страх и ненависть по отношению к противоположной стороне — при содействии Facebook и других платформ. Многие больше верили фальшивому контенту, чем традиционным медиа. Информационная демократия подорвала национальную посредством эмпатии[282].