Сила и невинность. В поисках истоков насилия

Многое может произойти с этим изначальным страстным желанием обладать ценностью. В случае Присциллы мы можем представить ее говорящей: "Я чего-то стою, но никто в мире не знает об этом". Нетрудно вообразить, что Мерседес могла бы сказать: "Я ничего не стою, и никто не рассчитывает на то, что я есть, за исключением случаев, когда другие хотят меня сексуально использовать". Оливер жил по формуле: "Я ничего не стою, но в союзе с Богом я стою всего в мире".

Ошибка многих людей, иллюстрируемая случаем Оливера, состоит в перескакивании через самоутверждение и в прыжке от бессилия прямо к агрессии и насилию. Когда некто постоянно испытывает чувство бессилия, бурное чувство, которое он получает, когда он впервые осознает, что у него есть сила, кажется опьяняющим. Оно подобно тому, как если бы он накопил адреналин, чтобы испытать то, что у него есть "сила быть", и как только адреналин начинает действовать, он переводит его энергию в агрессивное поведение Именно поэтому проходящие терапию часто проходят через периоды, которые их друзья и члены семьи называют "чрезмерно агрессивными" непосредственно после того, как они осознают свою собственную силу быть. Эта агрессия и насилие могут пылать как костер, но в целом они не более, чем временное упражнение. Если самоутверждение, как один из шагов человеческого развития, пропускается, или сокращается срок его становления, нечто очень ценное оказывается утраченным. Именно самоутверждение придает постоянство и глубину силе быть.

Многие в нашей культуре склонны отрицать самоутверждение по моральным основаниям. Они были приучены к тому, что это побуждение "эгоистично" или "эгоцентрично" в уничижительном смысле, и что способом "любви" к другому является "ненависть" к себе — это один из коренных анахронизмов нашего выродившегося пуританства. Тезис Салливана, что наше отношение к другим аналогично нашему отношению к себе, и что базовая любовь к себе необходима для того, чтобы любить других, теперь получил бесспорное подтверждение. Библейская заповедь означает то, что она говорит: возлюби ближнего своего не так, как ты ненавидишь себя, но как ты любишь себя. В плане терапии это часто помогает поместить поведение пациента в нужный контекст, напоминая ему: "Вы не стали бы относиться к другому так же плохо, как Вы относитесь к себе".

Убежденность в собственной ценности в нормальном случае черпается из отношения к ребенку матери или того, кто ее заменяет, и затем культивируется в семье за счет лояльности к ребенку. По мере роста ребенка это изначальное чувство подкрепляется людьми за пределами семьи, которые высоко оценивают его самого и его способности. Позже, в более зрелом возрасте, человек, по-видимому, удерживает в памяти образы тех людей, которые верили в него, обращаясь к ним в трудные минуты. Еще учась в колледже, я обнаружил, что наличие некоторого взрослого, верящего в меня, крайне важно для меня, и впоследствии в моей жизни, сталкиваясь с необходимостью принимать судьбоносные решения, я мысленно обращался за поддержкой к одному из этих людей. Дело не в том, что он или она должны были, в моем воспоминании, сказать мне, что делать, а скорее в том, что в это время для моей собственной психологической безопасности было важно найти кого-то, кто верил бы в меня. Эта "вера" включала в себя то, что я нравился ему или ей, хотя и не сводилась исключительно к этому; она включала в себя его уверенность в моих возможностях и другие качества, которые читатель может лучше узнать, обратившись к собственной галерее таких людей в своей памяти, нежели из моей попытки их перечислить.

Цель терапии состоит, в частности, в том, чтобы помочь индивиду в неуклонном, часто требующем много времени, выстраивании самоутверждения. С Оливером это происходило в форме попыток утверждения себя день за днем, совершаемых изо дня в день, не слишком драматичных (так что они редко попадали в наши заметки и далее в описания случаев) и часто нерешительных, имевших место во время каждой психотерапевтической сессии. Его сны начали показывать небольшое осознание собственной силы: "Я взбирался на лестницу, ступени которой были слабы, но я продолжал лезть, держась двумя руками", "Я приручил некоторых лошадей", "Я хотел бы сделать так и так", "Я думаю, что могу это усовершенствовать". Я должен был всякий раз подтвердить, что я слышу эти утверждения, отвечая ему определенным образом. Возможно, временами я не верил в то, что он может сделать то, что он желал (если бы я сфальшивил, он бы как-то это почувствовал), но я должен был поддержать его, говоря: "Я тоже надеюсь, что когда-нибудь ты сделаешь это", или "Я не вижу, почему бы ты не мог в конце концов это сделать".

Попытка уклониться от этого пусть не слишком драматичного, но необходимого шага, проявляется в подходе Оливера к одному из своих сновидений. В то утро он, придя, сказал три раза в трех разных предложениях: "Тяжело". Слабым голосом он поведал следующее: