В другом письме он возвращался к той же теме: «После того злосчастного воскресенья, когда в ресторане Сентрал-парка я начал все портить, у меня возникло то самое чувство, о котором я говорил Вам в последнем письме, – желать чего-то для себя. И чувство это еще более усилилось из-за той женщины, которая в течение нескольких недель казалась мне такой близкой и такой дорогой (теперь это уже не так, но по сути ничего не изменилось). Если бы не она, то была бы другая. Это не означает, что я перестал Вас любить, но Вы были так далеко, и время без Вас тянулось так долго… Мне кажется немного нелепым говорить о том, что уже позади. Но все остается в силе, ибо Вы не можете жить в изгнании в Чикаго, а я – в изгнании в Париже, я должен всегда возвращаться сюда, к своей пишущей машинке и одиночеству, и ощущать потребность в ком-то близком, потому что Вы так далеко…»
Ответить было нечего, он был абсолютно прав, но от этого не становилось легче. Мне было бы страшно горько, если бы тогда наши отношения разрушились. Поспешный конец превратил бы в мираж радость дней и ночей, проведенных в Чикаго, на Миссисипи, в Гватемале. К счастью, письма Олгрена постепенно теплели. Он рассказывал мне о своей жизни день за днем. Присылал газетные вырезки, популярные брошюрки, призывающие бороться со спиртным и табаком, книги, шоколад, а однажды в огромных мешках из-под муки прислал две бутылки выдержанного виски. Писал, что в июне приедет в Париж и уже заказал билет на пароход. Я успокаивалась, но временами со страхом осознавала, что наши отношения обречены на конец, причем скорый. Сорок лет. Сорок один год. Ко мне подкрадывалась старость. Она подстерегала меня в глубине зеркала. Я удивлялась, с какой решимостью она приближалась ко мне, хотя внутри ничто не отвечало на ее зов.
В мае в «Тан модерн» начала публиковаться моя работа «Женщина и мифы». Лейрис сказал, что Леви-Строс ставил мне в упрек некоторые неточности в отношении первобытного общества. Он как раз заканчивал диссертацию на тему «Первичная система родства», и я попросила разрешения ознакомиться с ней. Несколько дней подряд я приходила к нему, садилась за стол и читала машинописный экземпляр его книги; он подтверждал мою мысль о женщине как о
Дважды в неделю в кабинете Сартра я встречалась с привычными сотрудниками «Тан модерн» – множеством народа для такой маленькой комнаты, наполнявшейся дымом. Мы пили белое вино, которое Сартру присылала его эльзасская семья, обсуждали события и строили планы.