Много лет назад один друг рассказал Эммету о скрытых камерах, наблюдающих за покупателями в магазинах. Друг говорил: в специальной контрольной будке сидит охранник, который внимательно наблюдает за каждым покупателем и, обнаружив подозрительного типа, нажимает на кнопку и фотографирует. Эммет знал, что даже наедине с собой он ведет себя подозрительно. Вскоре ему стало казаться, что по всему городу в темных секретных комнатах хранятся сотни железных коробок с негативами, где записана его жизнь.
В детстве Эммет твердо верил, что два персонажа из телесериала следят за ним, установив в доме маленькие фотокамеры. Он знал, что персонажи хотят таким образом решить, стоит ли его похищать. Однажды, когда он был в школе, они проникли в бабушкин дом и в каждой комнате установили свои малюсенькие камеры: в зеркалах, под кроватью и даже в глубине его шкафа.
Эммет быстро привык к этому чувству: чем бы он ни занимался, за ним наблюдают. Годами он жил, постоянно ощущая на себе взгляд камер. Годами ожидал приговора, которого так и не последовало. Намного позже Эммет понял, никаких камер нет, но по-прежнему жил так, будто за ним следит некто невидимый.
Уже приближаясь к дому, Эммет с удивлением понял, что за всю жизнь ни разу не усомнился в том, что за ним наблюдают. Ему было плевать, что по углам бабушкиного дома щелкают камеры и укрытия не найти, даже в темноте.
Эммет забыл, когда именно все изменилось, и всевидящее Око перестало смотреть на него с одобрением. Сейчас его преследовали не только в доме, но повсюду: наблюдали из машин и автобусов, из каждого окна на каждой улице, из любого кошелька любой сумки на плече любого прохожего. В городском шуме различалось щелканье миллионов крошечных затворов фотообъектива. Преломляя лучи солнца и звездный свет, эти объективы запечатлевали каждый миг его жизни.
«Ты только посмотри на себя, в каком ты состоянии», — думал Эммет, торопясь домой.
В удачные дни он еще мог заставить себя не слышать этих звуков. В удачные дни, даже прячась, он понимал, что камер не существует.
«Ты только посмотри на себя».
Эта картинка — он сам, по-мышиному снующий по улице, — показалась ему отвратительной. Эммет еще лелеял надежду, что способен превозмочь кошмарные видения, если не потеряет бдительности, но мир его становился с каждым днем все теснее.
«Домой», — шептал он на ходу.
Эммет представлял себя дома, наедине с собакой, вдали от соглядатаев. Он крепко прижал к себе сумку, будто чье-то тело.
«Домой».
Он твердил это слово вслух, пока не онемели губы, пока идущие навстречу пешеходы не стали оглядываться на бессвязно бормочущего человека.
6
Эммет жил на тихой улице, в доме из голубого крошащегося песчаника. Известняковый фасад облез, и дом походил на трущобу. Каждая ступенька отставала от основания крыльца, образуя трещину шириной в ногу, и покачивалась всякий раз, когда Эммет поднимался по лестнице.
Когда Эммет открыл входную дверь, ему на голову ссыпалась струйка песка. Он так привык к хрупкости дома, что не вздрагивал и не пригибался, когда на него падала известка. По утрам он часто находил на тротуаре кучки голубых камней, свалившихся с фасада. Ночью, лежа в постели, Эммет слышал, как они падают на асфальт — порой так громко, что Эммету казалось, будто кто-то ломится в подвал.
Он свыкся с тем, что здание разрушается. В каждой раковине текли краны, и вокруг стоков рыжели кольца ржавчины. В тишине из каждой комнаты раздавалось безостановочное
Эммет никогда не жаловался. Ни разу не попросил домохозяина починить трещину в стене, трубу или сантехнику. Эммет знал, что хозяин его ненавидит и непременно выгонит, если ему докучать.
Другие дома квартала были коричневыми и одинаковыми, как строй солдат. Их плоские фасады стояли ровным рядком, скромно, чуть ли не почтительно отступив от улицы. Эммет чувствовал, что его жилище смущает соседей. Проходя мимо и глядя, как он возится с ключами, они приостанавливались, всем своим видом укоряя его, словно это он виноват.
Эммету не было дела до внешнего вида его дома. Эммет смотрел на него лишь несколько секунд в день, когда возвращался. В квартире Эммета было семь комнат — потолок в тринадцать футов, шестифутовой высоты окна со свинцовым стеклом. Все двери и шкафы — из полированного вишневого дерева. Дверцы чуланов тяжелые, некоторые давно сошли с петель; их прислонили к косякам, точно глыбы, завалившие вход в пещеру.
Эммет и выбрал эту квартиру потому, что она походила на пещеру. Долгое время из мебели у него были только складной столик в столовой, матрас и письменный стол в спальне и два складных стула, найденные в уличном мусорном баке. Ему нравился такой аскетизм, нравилось сознавать, что при желании можно собрать вещи за полчаса и исчезнуть в неизвестном направлении. В таком состоянии постоянной готовности Эммет находился с момента приезда в город. Он считал, его легкость послужит пропуском в любое место, где бы он ни пожелал жить.