Сила притяжения

Джонатан инстинктивно положил руку на ее тощие плечи. Эммет заметил, как брат побледнел, отстраняясь от испуганной женщины и видя Эммета, который шагал ему навстречу, — черная одежда болтается на худом теле. «Он решил, что я ее мучил, — подумал Эммет. — Представляет, какие зверства я могу учинить».

Изабелла сунула два пальца в рот и яростно засвистела. Джонатан зажал уши руками. Изабелла свистнула еще раз, по ее руке текла струйка слюны.

— Неужели это ты? — недоверчиво воскликнул Эммет, перекрикивая свист, с таким видом, будто не видел брата сто лет. Он остановился рядом, а Джонатан встал с дивана, осторожно отодвигаясь от Изабеллы.

— Значит, ты с ним заодно! — выкрикнула она, увидев, как братья легонько пожали друг другу руки. Она вновь свистнула, и они мгновенно отдернули руки, будто их застигли при передаче секретных документов.

— Ох-ох-ох, — подвывала Изабелла, обращаясь к другим пациентам, которые уже столпились у дивана и с любопытством заглядывали Джонатану в лицо, поглаживали его стильную одежду. Они приставали к нему без стыда, как к любому новому человеку, заходящему в клинику.

— Ей к-к-кажется, что все кругом хотят ее обворовать, — сказал Эммет, когда Изабелла смешалась с толпой в больничных одеждах.

— Да уж, это видно.

— Она одна из с-с-сумасшедших, — пояснил Эммет. Пациенты придвигались ближе. Он ощущал их кислое дыхание; влажный воздух, почти пар, исходящий от тел и спутанных волос, касался его кожи. Дотронувшись до Джонатанова льняного пиджака, Эммет впервые почувствовал, какой тяжелый в клинике дух; его как будто накачивали из вентиляционных отверстий в потолке и в полу. Так, должно быть, пахнут разлагающиеся тела. Он убрал прядь волос, свисающую на бровь. Разгладил на животе топорщившуюся футболку. Огляделся, проверив, нет ли поблизости кого знакомого, Луизы или Эмили, которые обратились бы к нему по имени.

К Джонатану подрулила женщина в шелковых малиновых шароварах и черных туфлях-лодочках. На блузке в горошек вместо оторванных пуговиц торчали белые нитки, а складки ткани были сколоты посередине скрепкой, продетой в петлю. Эммет не знал, как женщину зовут. Пациенты в отделении так часто менялись, что он чувствовал себя уже почти ветераном. От явных безумцев он держался подальше, словно они неприкасаемые.

— Хочешь позвонить моей маме и попросить ее выгулять собаку? — спросила женщина. Она сунула палец в аккуратный карман Джонатановых брюк. — А у тебя нету четвертака? А десятицентовых?

Джонатан отступил, освобождаясь от ее руки, и протянул ей монету.

— Это же десять центов! — зарычала она. — Как я с этим позвоню? Ты что, не понимаешь разницы между четвертаком и десятицентовой, ублюдок тормознутый! Давай, быстро звони моей маме и проси ее выгулять собаку. Говори с ней вежливо. Тогда она, может, тебя поимеет.

Джонатан терпеливо улыбнулся и сунул руки в карманы. Он отвернулся к двум другим пациентам, играющим в пул. Всякий раз, когда одному удавалось закатить шарик в лузу, он яростно вминал свою палку глубоко в бархат так, что она доставала до деревянной доски и скрипела.

— Позвони ей, позвони ей, позвони ей! — загудела женщина. Она затопала каблуками по линолеуму, затрясла густыми патлами и вцепилась ногтями себе в грудь, там, где сердце. Она всю себя вкладывала в эти два слова, будто пела блюз: — Позвони ей, позвони ей, позвони ей! Все, что мне нужно, — это четвертак. Вот подожди, окажешься на улице! Сразу перестанешь быть таким симпатягой. Ну, как же нету четвертака! Ну, красавчик, красавчик, красавчик, пожалуйста…

— Может, пойдем куда-нибудь? — спросил Джонатан. Он посмотрел поверх головы женщины, будто она была невидимой, и заговорщически поднял бровь, взглянув на Эммета.

— Позвони ей, позвони ей, позвони ей! — продолжала вопить женщина. — Позвони моей матери! — Она взяла Джонатана за руку, будто приглашая на танец. Он высвободился одним движением и легко подтолкнул Эммета, уводя его в противоположном направлении.

— Ну вот, — сказал Джонатан, когда они оставили больных позади.

— Ну вот, — повторил за ним Эммет. Он услышал, как за стенами изолятора истерично хохочет Хуанита и барабанит кулаками в деревянную дверь. Сейчас туда придут санитары, чтобы ее утихомирить. Они откроют внешнюю дверь, и крики станут еще отчетливее. Эммету хотелось поскорее увезти Джонатана подальше, чтобы он не успел вникнуть в смысл ее слов.

Он побоялся приглашать брата в свою комнату. Там дремлет Брюс — если проснется, начнет делиться с Джонатаном своими фантастическими идеями. Эммет боялся наговоров, словно даже в отделении для душевнобольных все еще надеялся, что брат не верит в его ненормальность.

«Продолжай говорить», — приказал он себе, стараясь заглушить хохот. Эммет воссоздавал в воображении планировку отделения, прикидывая, куда бы им пойти. Он махнул рукой в направлении комнаты отдыха, где в углу стояли два стула.