Сила притяжения

Когда в машине стало совсем темно, мама рассказала ему, как часто ночами спала на воздухе, в палатке из москитной сетки. Изнутри она смотрела на мир сквозь тысячи мельчайших клеточек. Мама сказала, что ночное небо на ранчо — самое черное и звездное на свете. А днем оно выше, закругляется по краям и, откуда ни посмотришь, смыкается с землей. Даже на пустынных равнинах и на окраинах ранчо, где нет ничего, кроме оврагов и невысоких скал, разбросанных тут и там до самого горизонта, ее не покидало ощущение, будто она внутри огромного шара.

Днем раньше, через час после того, как они миновали Рино, мать показала ему, как ночью с каждым часом светлеет небо.

— Смотри, все здесь лежит в руинах, — сказала она еще в начале пути. — Город вон там. — И показала на размытое пятно, похожее на грозовое облако.

Они ехали, и вдруг он вырос перед ними, сверкая среди пустыни, будто Изумрудный Город из сказки. Ничего прекраснее этих мерцающих зданий, что вдруг явились из тумана, Эммет никогда не видел.

Позже, в Вайоминге, они свернули на пастбище, остановились в миле от шоссе. Мать увела Эммета к предгорью, и они двинулись по тропинке, что протоптали животные. Эммет немного устал, но мать тащила его вверх по склону. Она помнила, оттуда чудесно глядеть на восход луны.

Эммет не думал, что луна каждый день поднимается в небе, как солнце. Подбадриваемый матерью, он добрался до выступа, и они притулились к большому валуну. Мать распаковала корзинку с продуктами, разложила их на салфетке и показала Эммету, куда нужно смотреть. Мальчик покорно уставился вдаль, на деревья, холмы и спираль грунтовой дороги. По ней проехал красный джип, несколько раз притормозив, будто водитель заметил их и пытался разглядеть получше. Луна, притаившаяся в уголке небес, была тонка, и местами сквозь лунный шар просвечивала синева.

Солнце садилось, а луна вставала на его место, словно ее тянули удочкой. Долину заволокло туманом, но, когда стемнело, густая дымка будто остекленела, отвердела, начала светиться. Луна плыла неспешно, и в воздухе различалась каждая частичка света, будто атомы вдруг стали видимыми. Темнота из миллиардов точек, и каждая в лунном свете распадалась в серую рябь.

Сумерки ожили: луна задрожала, сорвалась с удочки и поднялась еще выше, за ней поползли тени, они мерцали, отражались от холмов, и на мгновение все вокруг раздвоилось. Доплыв до цели, светило втянуло свои тени обратно и замерло, еле заметно пульсируя.

Эммет огляделся и увидел плоские лица скал, поблескивающие от росы. Временами тишину прерывал шум камней, что дождем сыпались куда-то в долину. Никогда еще Эммет не чувствовал себя таким беззащитным, как в ту ночь, сидя на склоне, скорчившись у подножия скалы. Когда поднимался ветер, Эммет боялся, что его вот-вот сдует, и он изо всех сил вонзал пальцы в землю. У него страшно кружилась голова, он был одинок, во власти природных стихий. В тускнеющем свете он себе казался жалким и несовершенным, иллюзорность все сильнее сжимала, уменьшала его тело. Оглянувшись на мать, он увидел, что ее расчертили серые тени.

Эммет встал — проверить, удержится ли на ногах. Теперь он понимал, о чем говорила мать, видел этот покатый горизонт, и звезды вокруг точно кувыркались в никуда.

— Смотри, вон там Сатурн, — сказала мама, взволнованно показывая на неровное светлое пятнышко. — А вон Юпитер. — Она ладонями поворачивала его голову. Она распознавала узоры планет и бурлящих галактик с легкостью, как, садясь в машину, составляла план поездок по автотрассам.

Эммет заметил вспышку метеора и хвост искр, которые он оставлял за собой, медленно опускаясь за горы и постепенно, на лету, исчезая. За ним еще один метеор, потом еще и еще, и небо превратилось в целый полигон маленьких взрывов. Земля под ногами закачалась, будто летящий мяч или пушечное ядро, Эммету пришлось балансировать на этом огромном шаре, летящем в пространстве. Ночь обволакивала его, и Эммету казалось, что весь мир смыкается вокруг них, и кто-то медленно опускает сверху огромный стеклянный купол.

Они еще долго сидели в темноте и смотрели, как на дороге появляется все больше автомобилей. Мигая фарами, они выныривали в самом начале дороги, чтобы потом снова исчезнуть. Точно дразнили ребенка фонариком в темной комнате.

Мама казалась отрешенной, погруженной в свои мысли, в которых сыну места не было. Эммет представлял себя далеко-далеко, в машине, окна закрыты, тишина и дым; как он спит, свернувшись калачиком и упершись ногами в дверную ручку.

Только повзрослев, Эммет осознал, что безопаснее всего ему бывало, когда он засыпал на заднем сиденье родительской машины. Он вспоминал, как ему хотелось подольше задержаться на границе сна перед пробуждением и мирно плыть в волнах бормочущих голосов. Слушая родительские разговоры, тихие, слов не разберешь, он улавливал только нежность, она обещала покой и мир, что вскоре исчезли навсегда.

3