Они быстро сбежали по крутизне, как солнце скатывалось в долину. Все горы теперь обняло багровое зарево, и ледяные женщины засветились ярким огнем. Неожиданно Лок закричал, и Фа посмотрела вниз, на воду. К завалу стремительно скатывалось целое дерево, не какой-нибудь тощий ствол или измочаленный обломок, а огромное дерево из далекого, неведомого леса. Оно скользило вдоль их берега острова по эту сторону долины, гигантская гора веток и побегов с распускающимися почками, неохватный, утопленный в реке до половины ствол и взметнувшиеся над водой корни, на которых осталось столько земли, что ее хватило бы, чтобы сложить пещеру для всех новых людей. Увидев его, старик принялся орать и пританцовывать. Женщины оторвали головы от мешков, которые они бережно опускали в долбленое бревно, а мужчины поспешили назад через завал. Корни врезались в завал, и переломанные бревна взлетели в небо или резко встали торчком. Они запутались между корней и висели на них. Дерево остановилось, затем стало разворачиваться, пока не прижалось боком к утесу над уступом. Теперь между долбленым бревном и свободной водой хаотично и тесно сгрудились бревна, словно стена, образованная кустами терновника. Завал стал непреодолимым препятствием.
Старик замолк. Он подбежал к одному из мешков и стал торопливо его развязывать. Он что-то крикнул Туами, который бегом волок за руку Танакиль. Они быстро приближались вдоль уступа.
— Быстрей!
Фа понеслась вниз по склону к тому месту, где был проход на уступ и на откос. Она крикнула Локу на бегу:
— Мы заберем Танакиль! Тогда они вернут нового!
Все вокруг стало другим. Цвета, переполнявшие мир, когда Лок пришел в себя после своего медового сна, стали еще ярче, еще сочней. Казалось, Лок летел и прорывался через нескончаемый поток багрового воздуха, а тени от скал стали розовыми и лиловыми. Он выскочил на склон.
Оба задержались у прохода перед уступом и опустились на корточки. Река несла алую воду, а на ней вспыхивали золотые пятна. Горы за рекой скрыла густая тьма. Но уступ и откос все еще оставались залитыми ярким огненным светом. Олень снова плясал, теперь уже на земляном склоне, который вел на откос, повернувшись к правой нише в утесе, возле которой умер Мал. Он тоже выглядел черным в алом свете уходящего солнца и, двигаясь, разбрасывал длинные лучи, слепившие глаза. Туами трудился на откосе, раскрашивая нечто, стоящее возле утеса, между двух ниш. Тут же находилась Танакиль, маленькая, тощая, черная. Она сидела на корточках там, где раньше был костер.
С другого конца уступа слышались ритмичные удары — тук! тук! Двое мужчин разрубали бревно, которое когда-то Лок столкнул в прибрежную воду. Солнце скрылось за облаком, багрянец залил небесный свод, а горы спрятались в темноте.
Олень затрубил. Туами быстро сбежал с откоса, он торопился к завалу, где из последних сил трудились мужчины, и Танакиль, увидев его, завизжала. Облака множились, укутывая солнце, и багрянец стал тяжелым, он словно поток струился в долину, как вода, только был еще плотнее. Олень прыжками несся к завалу, а мужчины копошились над бревном, как жуки беспорядочно толкутся на дохлой птице.
Лок рванулся вперед, и на визг Танакиль отозвался крик Лику, который слышался из-за реки и был настолько горестным, что напугал Лока. Он остановился перед откосом, спрашивая:
— Где Лику? Что ты сделала с Лику?
Тело Танакиль выпрямилось, затем изогнулось дугой, у нее закатились глаза. Уже молча, она откинулась навзничь, и между ее ощеренных зубов проступила кровь. Фа и Лок опустились на корточки возле нее.
Отлог совсем преобразился, как и все остальное. Туами изготовил изображение для старика, оно торчало возле утеса и злобно таращилось. Они сразу поняли, как торопливо и исступленно работал он над этим изображением, потому что оно вышло нечетким и не таким законченным, как те, которые они видели на прогалине. Это было отдаленное подобие мужчины. Руки и ноги были напряжены, словно перед прыжком, а сам он был сплошь красный, как закатная вода в реке. Волосы на голове стояли дыбом и торчали в разные стороны, как у старика, когда тот злился или пугался. Лицо заменял глиняный ком, но круглые камушки были на месте и смотрели равнодушным взглядом. Когда работа завершилась, старик взял висевшую на шее связку зубов, воткнул их в лицо этого страшного подобия и добавил к ним два больших кошачьих клыка, которые носил в ушах. В щель на груди глиняного колосса была забита палка, а к палке прикреплена кожаная полоса; к другому концу полосы была привязана Танакиль.
Фа издавала странные звуки. Это не были ни слова, ни повизгивание. Она схватилась за палку и попыталась ее выдернуть, но не смогла, потому что обратный конец, который Туами глубоко забил в глину, был обернут мехом. Лок отпихнул Фа и дернул, но палка не сломалась. Багровый свет поднимался от реки, а отлог был усеян тенями, среди которых глиняное чучело с выкаченными глазами грозно скалило зубы.
— Тащи!