Сила трех

Досада грызла ее весь день, и это было к лучшему. У Рипли хватило сил разобрать залежи бумаг на участке и убрать помещение, хотя очередь была Зака. Потом Рипли совершила пеший обход острова, но не успокоилась и поэтому вызвалась еще раз объехать его на машине вместо брата.

Она лезла во все дыры, надеясь, что что-то случится.

Но поскольку ничего не случилось, после возвращения домой она целый час выколачивала пыль из боксерской груши.

А потом в ней начал просыпаться здравый смысл. Рипли ненавидела, когда это случалось. Внутри образовывалась трещина, через которую она с болезненной ясностью видела собственное поведение.

Она сваляла дурака, и это было очень обидно. Она совершила ошибку, и это было еще обиднее. Чувствуя себя последней идиоткой, расстроенная Рипли пробралась на кухню, когда там никого не было, и съела три булочки с шоколадным кремом.

Ей не верилось, что можно впасть в такое состояние из-за мужчины. Нет, это, конечно, не ревность, решила она, размышляя, не съесть ли четвертую булочку. Тут он ошибся. Но ее реакция была неадекватной. Совершенно неадекватной.

«А я, — подумала она, когда ощущение собственной глупости стало сменяться ощущением вины, — обошлась с ним скверно».

Она ведь действительно дразнила его. Рипли не уважала женщин, которые пользовались сексом как оружием или взяткой. А тут она сама применила обольщение в качестве приманки и способа мести одновременно. Ужасно.

Это ее не красило.

Воспоминание о сцене в спортивном зале заставило ее съесть булочку номер четыре.

Даже если Мак проявлял интерес к Майе — что, скорее всего, ей просто почудилось, — он был свободным человеком. Пара поцелуев, которыми они обменялись, самое обычное дело. Это вовсе не обязывало его хранить верность Рипли.

Лично она считала, что если человек откусил одно пирожное, то он должен сначала доесть его, а уж потом приниматься за второе.

Но это к делу не относилось.

Самое лучшее, подумала она, поглаживая слегка раздувшийся живот, это уйти с его пути, подавив их отношения в зародыше. Впрочем, следовало признать, что стадия зародыша уже миновала.

Можно сделать вид, что ничего не было — тем более, что ничего и не должно было быть…

Рипли пробралась к себе в спальню и заперлась, решив, что в ближайшие восемь часов ей следует избегать контактов с другими людьми.

Уснуть оказалось нелегко, но она решила, что переела шоколадного крема. Это было справедливое наказание за совершенное преступление.

Когда сон наконец пришел, он оказался куда более страшным наказанием. Такого она не заслужила.

Зимний берег был пустынным. От одиночества у нее сжималось сердце. Светила полная луна; ее лучи серебрили море и берег. Казалось, можно было пересчитать каждую песчинку, блестевшую в лунном сиянии.

В ее ушах звучал шум прибоя, мерный звук, напоминавший о том, что она одинока. И всегда будет одинока.

Она подняла руки и испустила крик, полный боли и гнева. Ветер отозвался и закружил сверкающие песчинки. Все быстрее и быстрее.

Ее пронзил обжигающе ледяной клинок силы. Вызванная ею буря завывала, белую луну закрыли грозовые тучи.

— Зачем ты это делаешь?

Охваченная вихрем, она повернулась и посмотрела на мертвую сестру. Золотые волосы той мерцали, голубые глаза потемнели от скорби.

— Ради справедливости. — Ей было необходимо верить в это. — Ради тебя.

— Нет. — Та, которую звали Воздух, не тянулась к ней, но стояла неподвижно, сложив руки на груди. — Ты делаешь это ради мести. Ради ненависти. Мы никогда не пользовались нашим даром, чтобы проливать чью-то кровь.

— Сначала он пролил твою.

— Думаешь, моя слабость и мои страхи оправдывают твои?

— Слабость? — Внутри ее кипела черная сила. — Я никогда не была такой сильной. Я ничего не боюсь.

— Ты одинока. Ты принесла в жертву того, кого любила.

И она увидела, как сон во сне, мужчину, который владел ее сердцем. Она следила за ним и снова видела, как он падает, отнятый у нее и у детей тем, что она сделала.

Слезы, выступившие на ее глазах, жгли, как кислота.

— Он должен был отступить.

— Он любил тебя.

— Теперь я выше любви.

Женщина по имени Воздух развела руками, которые блестели так же, как ослепительный лунный свет.

— Без любви нет ни жизни, ни надежды. Я порвала первое звено, связывавшее нас, и мне не хватило смелости сковать его вновь. А сейчас ты рвешь второе. Цепь слабеет.

— Я ничего не могу изменить.

— Нашей сестре предстоит тяжелое испытание. — Та, которую звали Воздух, решительно шагнула к ней. — Без нас она может не справиться. Если наш круг разорвется раз и навсегда, расплачиваться придется детям наших детей. Я вижу это.

— Ты просишь меня отказаться от того, к чему я уже успела привыкнуть. Знаешь, что я теперь могу вызывать одной только силой мысли? — Она вытянула руку, и в море поднялась гигантская волна, готовая броситься на сверкающую стену из песка и поглотить ее. В реве бури слышались крики тысяч отчаявшихся людей. — Я откажусь от этой силы только тогда, когда каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок, которые поносили нас, которые охотились на нас как на зверей, будут корчиться в агонии!