Силач (ЛП)

— Это кто-то из ваших? — осведомился канарец.

— Да, один чокнутый из Хереса, пьяница и скандалист, — ответил картограф. — Вы с ним незнакомы. Славный отважный солдат, хотя я боюсь, что когда-нибудь он окончит свою жизнь на виселице. Эй, подойдите-ка сюда! — поманил он его рукой. — Не желаете выпить стаканчик?

— Только один стаканчик? — недовольно переспросил незнакомец. — А почему не кувшинчик? К тому же, я бы не отказался от кусочка хлеба с сыром, чтобы заморить червячка, — он тяжело вздохнул и лукаво улыбнулся. — Вчера ночью меня обобрали подчистую!

— В карты?

— В кости! Даже шпагу пришлось оставить в залог.

— Ну что ж, вполне в вашем духе! Разрешите представить моего доброго друга Гусмана Галеона, более известного как Силач. А это один балбес по имени Васко Нуньес де Бальбоа, которого скорее следует именовать Сухой Глоткой.

— Скорее Пустым Кошельком! — рассмеялся тот. — Потому что, если кошелек полон, глотка никогда не пересохнет, — он с любопытством покосился на канарца. — Значит, Силач, да? Тот самый, что убивает мулов одним ударом кулака?

— Ничего личного, — улыбнулся канарец. — Всего лишь зарабатываю на жизнь.

— Ей-богу! — рассмеялся этот расхристанный тип, отщипывая кусок лепешки и принимаясь с аппетитом жевать.

Никому не пришло бы в голову, что этот безалаберный парень станет со временем первооткрывателем Тихого океана.

— Ничего личного! — повторил он вслед за Сьенфуэгосом. — Да я отдал бы собственную руку, лишь бы избавиться от проклятой нищеты!

— Вы не сможете выбраться из нищеты до самой смерти, если не избавитесь от дурной привычки проигрывать все, что имеете, — отрезал мастер Хуан де ла Коса, давая знак трактирщику, чтобы принес еды для голодного товарища. — Какие у вас планы на будущее?

— Планы на будущее? — поразился тот. — Да просто выжить, что в наше время само по себе нелегко! Если никто не затеет новую экспедицию за золотом или жемчугом, мне останется лишь гнить на рудниках. Там хотя бы кормят, и есть надежда когда-нибудь разбогатеть. Кто-то же разбогател?

— Забудьте о рудниках, — посоветовал Сьенфуэгос. — Не знаю, что за проклятье там кроется, но каждый, кто спускается туда, теряет рассудок.

Знаменитые «копи царя Соломона» на острове действительно предствляли собой совершенно особый мир, поскольку, несмотря на то, что официально они принадлежали столице, Санто-Доминго, старатели жили по собственным законам и обычаям, порой довольно странным. Всю неделю они гнули спину, в поте лица добывая свое богатство; однако это богатство принадлежало им лишь до субботнего вечера, когда они всем составом выбирались на свет божий и спускали на вино, карты и женщин большую часть того, что удавалось добыть за неделю ценой непосильных трудов и лишений.

Кроме того, как известно, фактически эти шахты принадлежали Короне, определенный процент от добычи золота отходил адмиралу, церкви или городской администрации, так что старателю в конечном счете оставалось не более трети того, что удалось вырвать из недр земли. Хотя для многих даже это было гораздо больше, чем они могли бы заработать в Европе за сотню лет непосильных трудов.

«Золотая лихорадка» охватила весь остров с того памятного дня, когда некий счастливчик обнаружил золотой самородок размером с буханку хлеба, самый крупный в истории. Предприимчивый губернатор тут же ревизовал находку, дав ей имя «Донья Хуана», в честь эксцентричной наследницы престола, в надежде на то, что, возможно, бесценный подарок поможет ему вернуться ко двору и хоть немного смягчит сердца властителей, чье расположение он потерял.

Но несмотря на то, что кое-кому из старателей действительно удалось скопить несметные богатства, а некоторые даже имели в хозяйстве золотые кубки, тарелки и столовые приборы, старатели жили в самых нечеловеческих условиях, вынужденные работать по колено в воде, в липкой и жаркой духоте, полной зловонных испарений, не говоря уже о комарах и пиявках, пожирающих их живьем, страшных болезнях и вечной грязи, покрывающей тела с ног до головы.

Это было поистине нечеловеческое существование; день и ночь их стерегли вооруженные стражники; ели и спали они в тесных забоях, по колено в собственных нечистотах, презираемые всеми, кто считал труд шахтера, пусть даже этот шахтер трудился на золотых рудниках, позорным для любого человека, сохранившего хоть каплю достоинства.

Жители города делились на целую систему рангов или каст; на вершине этой кастовой лестницы стоял губернатор с собственным маленьким двором, который составляли несколько десятков подхалимов и лизоблюдов, а также высшие иерархи церкви; а самую нижнюю ступень занимали шахтеры и туземцы. На промежуточных ступенях находились военные, священники, моряки, торговцы, ремесленники, крестьяне и проститутки, а также, само собой, бесчисленное множество людей вне закона.

И это уже не говоря о целом легионе всевозможных юристов, адвокатов и писарей — публики весьма активной, и, несомненно, играющей важную роль в жизни зарождающейся колонии.