Силач (ЛП)

— Кажется, они собираются поужинать двумя канарцами, — воскликнул хромой, пытаясь шутить, чтобы как-то справиться с охватившей его паникой. — Может, вернемся?

— Боюсь, что поздно уже возвращаться, — с улыбкой заметил Сьенфуэгос. — Но мы можем отдать им на съедение твою хромую ногу. — Все равно тебе от нее толку мало.

— Уж лучше скормить им твои яйца, — обиженно проворчал тот. — Нет, как же они действуют мне на нервы!

— Пригнись, — велел Сьенфуэгос.

— Уже пригнулся, — печально ответил тот. — От страха чуть не обделался.

Чуть позже к первым двум акулам присоединилась третья, затем — четвертая, и в скором времени по заливу уже следовала целая процессия, напоминавшая крестный ход в пасхальную пятницу. Возглавляла процессию шаткая лодка, где двое дрожали от страха, боясь опустить в воду весло и сходя с ума от мысли, что в любую минуту им могут отхватить руку до самого плеча, а за ними следовала вереница треугольных плавников, словно толпа прихожан, не хватало только свеч в руках.

— Возвращаемся! — прошептал хромой, даже не пытаясь продолжать путь в этой мгле. — Туман все гуще, ни черта не разглядишь...

— Спокойно! — велел Сьенфуэгос. — Мы уже на месте.

— Откуда ты знаешь?

— Завоняло из трюма.

— Я тоже чувствую.

Бонифасио повернулся к другу, стараясь двигаться как можно осторожнее, чтобы не перевернуть шаткую лодку, и возмущенно спросил:

— Ты чего это взобрался на самый нос? Еще лодку перевернешь!

— Да я бы и рад пониже, — ответил тот. — Да только, похоже, у нас в лодке вода!

— Да я вижу. Сам в ней сижу. Вот же ты свинтус!

Они продолжали грести, чувствуя себя несчастнейшими на планете существами посреди безбрежного океана, окруженные голодными акулами. Луна не светила, и они сбились с курса и даже потеряли из виду тусклые огни жалких хижин на далеком берегу.

Под конец они и вовсе утратили надежду отыскать в непроглядном тумане корабль или берег, тем временем акулы, что до сих пор опасливо следовали за кормой, теперь начали понемногу окружать лодку, подбираясь все ближе, готовые в любую минуту прокусить хрупкий борт.

Так прошло много времени.

И вдруг неподалеку чей-то голос затянул песню.

Голос был просто ужасен; кто-то столь же бездарно подыгрывал ему на каком-то струнном инструменте, но старая знакомая мелодия, раздававшаяся над морской гладью, показалась им совершеннее, чем целый хор ангелов. Никогда прежде не слышали они ничего прекраснее и чудеснее, чем этот гундосый и фальшивый голос, доносившийся с запада:

О Тринидад, неважно, куда занесет меня ветер,

Неважно, куда я прибуду

И что меня там ожидает,

Какие там ждут меня беды.

Мне важно одно лишь море

До самого горизонта.

И вкус соленого пота.

Еще мне на свете важно твое прекрасное имя...

О Тринидад, предо мною расстилается синее море,

И то же синее море смыкается за кормою...

— Эй, там, на корабле! — крикнули они в один голос.

Музыка смолкла, и их окликнул тот же гнусавый голос:

— Есть кто живой?

— Сьенфуэгос и Бонифасио Кабрера! Только боюсь, это ненадолго.

— Какого дьявола вы хотите этим сказать?

— Мы нахлебались воды и вот-вот потонем, а вокруг чертова прорва акул. Зажгите фонарь!

— Сию минуту! — ответили с корабля. — Капитан! Эй, капитан! Тут люди в опасности.

Спустя пять минут они уже были на борту. После горячих объятий и приветствий они попросили сухую одежду и бросились смывать невыносимый запах пота и пережитого страха.

Потом они жадно пили крепкую и горькую настойку, приготовленную, очевидно, Сораидой из каких -то диких трав, и рассказывали дону Луису де Торресу, капитану Моисею Соленмоу и всей команде о событиях на Эспаньоле, и готовясь слушать их собственные рассказы.

— Да нечего особо рассказывать, — сказал дон Луис. — Мы всего лишь спрятали корабль и ждали, как повернутся события. Жизнь на Ямайке, конечно, спокойна, но беда в том, что слишком многого нам там не хватает — например, одежды. Как видишь, мы совсем обносились и скоро останемся в чем мать родила, как те самые дикари.

От их одежды и в самом деле остались одни лохмотья, и теперь они мало чем напоминали прежнюю гордую команду доньи Марианы Монтенегро полуторагодичной давности. Но несмотря на это, дисциплина на корабле по-прежнему была железной — благодаря твердой руке капитана Моисея Соленого, который крепко держал поводья и не давал команде расслабиться.

— Если не ошибаюсь, Сораида привезла вам одежду, — заметил Бонифасио.

— Только самое необходимое, — ответил капитан. — В такое времечко в городе мало что можно найти.

— Теперь уже можно, — ответил Сьенфуэгос. — Корабли Овандо прибыли нагруженными под завязку, и теперь в городе есть все, чего душа пожелает. Вот только цены и впрямь грабительские. Обычный хубон стоит вчетверо дороже, чем в Севилье, а приличная шпага — аж в десять раз.