Силач (ЛП)

— Каждый решает сам, возвращаться ему или нет, — заявил Луис де Торрес. — Получите свою долю золота, и ступайте с миром. Только предупредите заранее, как это сделал боцман, кто из вас намерен вернуться сюда, а кто — нет.

— А я, если не возражаете, предпочел бы остаться здесь, в Санто-Доминго, — вдруг заявил коротышка, которого все называли Сычиком — видимо, за привычку возникать неизвестно откуда и столь же неожиданно исчезать, как эта малютка-сова. — Если Инквизиция оставила нас в покое, то не вижу причин, почему я должен скрываться.

— А вот на это даже на надейся! Уж я-то знаю тебя, как облупленного и ни минуты не сомневаюсь, что ты тут же побежишь доносить губернатору, где скрывается донья Мариана! — разразился гневной тирадой капитан Соленый, внезапно забыв о привычке произносить не более полудюжины слов. — Ты — единственный из всей команды, кому я не позволю вернуться, и тебе очень повезет, если на полпути в Испанию я не прикажу вышвырнуть тебя за борт, чтобы ты потом не вздумал донести и на нас тоже.

— Но, капитан! — возмутился тот.

— Никаких капитанов! Пошел отсюда, если не хочешь, чтобы в эту ночь в заливе передохли все акулы, отравившись тобой!

Сычик, казалось, понял, что дело и впрямь серьезное, и большинство присутствующих его никак не поддержат, а потому предпочел поскорее исчезнуть в кубрике, скользнув по палубе, словно крыса.

— Не спускай с него глаз! — велел боцман одному из матросов. — Капитан прав: с него станется украсть шлюпку и смыться, чтобы сдать нас всех. Думаю, если душе Иуды суждено было перевоплотиться, то он, вне всяких сомнений, вселился в тело этого сукина сына.

Остаток ночи они провели, обсуждая предстоящее плавание, что они будут делать в Испании, и под конец договорились, что встретятся в одном славном местечке к северу от Харагуа. Примерно за час до рассвета капитан приказал спустить на воду добротную крепкую шлюпку, чтобы гости могли добраться до берега, не опасаясь акул, а остальные члены команды тем временем принялись готовить корабль к долгому плаванию.

— Итак, держим курс на Боринкен, оттуда — на северо-восток и, наконец, на Виго, — подвел итоги верный Моисей Соленый. — И к августу прибудем в Харагуа, а если нет — значит, нас уже нет в живых.

13

Как только у губернатора в эту горячую пору среди неотложных дел выдалась свободная минутка, он пригласил на ужин старинного приятеля, брата Бернардино де Сигуэнсу, с которым познакомился еще в Саламанке. Он, конечно, понимал, что присутствие грязного и смердящего монаха безнадежно отравит вечер, но в то же время знал, что брат Бернардино — один из немногих на острове людей, в чьих суждениях и безупречной честности он может быть непоколебимо уверен.

Губернатор попросил монаха изложить свою точку зрения относительно положения дел в колонии, а также высказать соображения относительно предполагаемого судебного процесса по обвинению в колдовстве доньи Марианы Монтенегро.

Он внимательно его выслушал, не отвлекаясь даже на то, чтобы поднести вилку ко рту; ни разу не перебил ни единым словом, требуя более подробных объяснений. Лишь после десерта, когда оба перешли в библиотеку, где уютно разместились в огромных креслах, наслаждаясь изумительным вишневым ликером, слабость к которому была единственным пороком Ованды, губернатор задумчиво спросил:

— Как вы думаете, может ли капитан де Луна иметь какое-то отношение к похищению жены?

— Не знаю, — честно признался монах. — С одной стороны, несомненно, он ее ненавидит, всеми фибрами души, но с другой, он в ужасе при одной мысли о том, что ее могут отправить на костер, ведь для него самого это означало бы бесчестье и разорение.

— Где он сейчас?

— Никто не знает, но трудно сказать, скрылся ли он потому, что устроил побег жене, или из страха перед вами. Не стоит забывать, что этот человек долгое время был правой рукой и доверенным лицом дона Франсиско де Бобадильи, — шелудивый монашек ненадолго замолчал, после чего нехотя добавил: — Должен признать, когда Бобадилья начал злоупотреблять своим положением, капитан оказался одним из тех немногих, кто не участвовал в его грязных интригах.

— А не может ли он оказаться одним из этих чертовых «Трехсот шестидесяти», что так отравляют мне жизнь?

— Никоим образом. У него здесь нет земель, он никогда не просил индейцев в качестве рабочей силы, не торговал, насколько мне известно, золотом или жемчугом и всегда держался в стороне от политических вопросов.

— А этот его помощник? Тот, кого все называют Турком?

— Турок — особый случай. Он тоже исчез, после того как имел наглость явиться ко мне и заявить, будто бы вы отдали приказ освободить донью Мариану Монтенегро.

— Я приложу все усилия, чтобы его найти, но, к сожалению, те люди, которым я могу доверять, совершенно не знают острова и тем более сельвы, а прочие не внушают ни малейшего доверия, — произнес губернатор, любуясь, как просвечивает сквозь стекло бокала его любимый красный ликер. — Как вам известно, жители Санто-Доминго разбились на два лагеря: сторонников Бобадильи и моих сторонников.