Силач

— Наверное, это потому, что тебе не довелось близко иметь дело с конкистадорами, а я провел среди них много времени, — просто ответил хромой. — Мне не так много лет, но я уже видел рождение и гибель двух городов, почти полное вымирание целой расы и такое количество всевозможных интриг, преступлений и злодеяний, что не хватило бы целой ночи, чтобы их все перечислить. Да ты и сам видишь, как вице-короли, епископы и губернаторы ради власти и почестей готовы идти по трупам, как женщины, что прежде считались порядочными, начинают торговать собой за жалкий кусок золота. Тут поневоле станешь пессимистом.

Он кивнул в сторону спящей Ингрид.

— Она — единственная женщина, которой можно безгранично доверять.

— Я собираюсь убить капитана де Луну, — неожиданно и некстати заявил Сьенфуэгос.

Но несмотря на внезапность этого заявления, хромой, казалось, ничуть не удивился.

— Нам давно уже следовало это сделать, — проворчал он.

— Это только мое дело.

— Я был бы рад тебе помочь.

— Когда в поединке участвуют двое против одного — это уже не поединок, а просто убийство, — заметил Сьенфуэгос. — Я убью его в честном бою, лицом к лицу и без посторонней помощи.

— Он превосходно владеет оружием, — напомнил хромой. — Намного лучше, чем Турок. Ты можешь никогда не вернуться назад.

— Я знаю.

— И что же?

— Нужно поразмыслить о том, как это можно сделать.

Хромой не смог удержаться от кривой улыбки.

— Меня пугает, когда ты слишком много думаешь, — заметил он. — Не хотел бы я оказаться на месте капитана. Так когда мы отправимся?

— На заре. До того, как проснутся Ингрид и дети.

— Почему?

— Ненавижу прощания.

11

Санто-Доминго изменился.

Они заметили это с первого взгляда, даже не обменявшись ни с кем ни словом. Число жителей не просто возросло, но вновь прибывшие изо всех сил старались позабыть, что буквально еще неделю назад это вонючее местечко было ни чем иным, как жалким шахтерским поселком.

На месте крытых соломой хижин поднимались дома из дерева и камня; появились мощеные улицы, на углах висели фонари. Появились даже настоящие магазины, где можно было приобрести все, что угодно: от простого гвоздя до шелковых плащей с богатой вышивкой.

Тридцать два огромных корабля, причалив к острову, опустошили свои трюмы, и полусотне торговцев нужно было где-то разместить товары; множеству семей, прибывшим на остров, нужна была крыша над головой; двум десяткам новых священников требовались храмы; а доброй тысяче искателей приключений, мечтавших завоевать новые империи, как и несметному количеству проституток, нужны были хотя бы кровати, где они могли бы отсыпаться после долгого плавания или обслуживать щедрых клиентов.

Золотая лихорадка, казалось, уступила место лихорадке строительной, и многие старожилы, прибывшие сюда со второй экспедицией Колумба, просто не верили своим глазам.

Хотя, по правде говоря, таких «пионеров» осталось едва ли с полдюжины — тех, кому удалось выжить, не став жертвами лихорадки, ядовитых змей или свирепых дикарей, кто не погиб в братоубийственных стычках и счастливо избежал виселицы в годы правления вице-короля и его преемника, Франсиско де Бобадильи, или просто не уехал домой, пресытившись до тошноты всеми этими безобразиями.

Мастер Хуан де ла Коса как раз и был одним из тех немногих, кто мог похвалиться, что присутствовал при закладке первого камня ныне уже не существующей Изабеллы. Когда Сьенфуэгос и Бонифасио Кабрера обнаружили его сидящим у дверей таверны «Четыре Ветра», откуда он наблюдал за работой строителей, картограф торжествующе указал в сторону каменщиков, с улыбкой заметив:

— Ну, что вы на это скажете? Галисийцы и каталонцы работают в одной упряжке, кто бы мог подумать! И если уж дошло до такого — значит, это точно выгодно. Теперь уж они никуда отсюда не двинутся.

— А вы ожидали, что они куда-то двинутся?

— Не знаю. Честно говоря, у меня создалось впечатление, что для них это — просто приключение, из-за которого все посходили с ума; но глядя, как они работают, я склоняюсь к мысли, что это уже не приключение, а кое-что посерьезнее. Дом, который они строят, настолько добротен, что простоит добрую тысячу лет.

— И вам это не нравится?

— Мне не нравится, когда у меня крадут мечту.

— Ну, в этом у вас уже имеется печальный опыт, — сочувственно вздохнул Сьенфуэгос. — Кстати, как обстоят дела с Бастидасом и вашим золотом?

— Как нам и говорили, Родриго заставил Бобадилью вернуть наши сундуки с золотом, но теперь оно принадлежит королю с королевой, и только они могут решать, как им распорядиться.

— Теперь вы вернетесь в Испанию? — спросил Сьенфуэгос.

— Да, вернусь, когда флотилия отправится назад. Хотя мне бы не хотелось возвращаться домой в компании бывшего губернатора и шайки его воров.

— Хотел бы я увидеть за решеткой! — вздохнул канарец. — Честно говоря, хотя бы по этой причине следовало выпустить заключенных: чтобы освободить камеры для этих мерзавцев.

— Чтобы упечь за решетку всех этих негодяев, потребовалось бы десять таких крепостей, — посетовал моряк. — Думаю, по этой самой причине Овандо и предпочел отправить их в Севилью: пусть их судят монархи.