Силиконовая надежда

– Короче, я тебе говорю – нет его дома, – решительно заявил Миша, и до меня вдруг дошло – присматривавшие за Геком парни вскрыли дверь и вошли в квартиру, когда поняли, что света никто не зажигал весь вечер и всю ночь. И не побоялись же… Хотя кого им бояться, Гека? Он ничего не сделал бы, даже если был бы в этот момент в квартире. Но куда он мог уйти и как? Он не показался мне человеком, способным на отчаянный поступок, даже будучи загнанным в угол.

– Ну а я-то тут при чем? Не я его проворонила.

– Анька, ты издеваешься? Я тебя как человека попросил – присмотри за парнем, попробуй узнать то, что мне нужно.

– И я свою часть выполнила, Миша. Не моя вина в том, что он замкнутый и запуганный, не я его так загнала. – Я вдруг поймала себя на том, что впервые, наверное, разговариваю с Мишей грубо и прямо, не выбирая слов. Но во мне что-то сломалось в тот момент, когда я поняла, что делаю, и теперь я находилась на перепутье – куда двигаться, к кому, как жить дальше? Потому что, как ни крути, я окажусь предателем. И теперь просто надо выбрать, что и кого предать.

Матвей

День выдался суматошным. Оказалось, что на Аделине здесь держится практически все, и заменивший ее Васильков мало на что годится как главный врач. Матвей отчасти понимал его – дядя Слава боялся сделать что-то не то и навлечь на себя гнев Драгун. Но в каких-то моментах ему просто не хватало решительности.

Произошедшее с Аделиной в ординаторской почти не обсуждали, удовольствовавшись кратким рассказом Матвея. Он, разумеется, умолчал о своей роли во всей этой истории, подумав, что Драгун это может быть неприятно. Да и к чему – пойдут разговоры, шушуканья, не будешь ведь каждому объяснять, что он всего лишь хотел помочь машину починить. Ну а про кровь вообще лучше умолчать, чтобы не походить в глазах коллег на светлого ангела с пасхальной открытки.

Всех пациентов Драгун врачи распределили между собой, и Матвей, поколебавшись пару минут, уступил Вику Филиппу. Тот ничего не сказал, только как-то странно посмотрел на Матвея:

– Даже не зайдешь?

– Нет. Ей не стоит волноваться лишний раз, а моя причастность к ее операции, мне кажется, вполне способна ее расстроить.

Филипп пожал плечами, собрал со стола листы назначений и отправился на обход. Матвей же до трех часов пробыл в операционной, потом в перевязочной и освободился только к пяти. Наступало время его дежурства, все остальные врачи уже ушли, и он остался в ординаторской один. Через час нужно сделать обход, осмотреть послеоперационных больных, проверить пациентов в реабилитации, и можно садиться за компьютер, набирать протоколы операций.

Матвей переоделся в свежую робу, накинул халат и отправился в отделение. Палаты, где лежали Вика и Аделина, он оставил напоследок, почему-то чувствуя, что эти моменты нужно оттянуть. Не зайти к Вике он не мог – дежурный врач обязан делать это, к Аделине же заходить он почему-то стеснялся. Возможно, здесь, в стенах клиники, где Драгун была начальницей, будет не слишком уместно то общение, которое они выстроили в палате городской больницы.

– Ладно, разберемся по ходу действия, – пробормотал он, выходя из ординаторской.

В отделениях все было спокойно, недавно закончился ужин, те пациенты, к кому приехали родственники, уже ушли кто в парк, кто в зимний сад, остались только лежачие и те, кому запрещено появляться на солнце, которое все еще светило нестерпимо ярко.

Вика лежала в палате одна. Все ее лицо было закрыто повязкой, и только левый глаз, не пострадавший в аварии, виднелся из-за белых бинтов.

– Добрый вечер, – откашлявшись, произнес Матвей и по дрогнувшей руке девушки понял, что Вика его узнала. – Я знаю, что ты практически не можешь говорить, потому давай на пальцах. Боли есть? От одного до трех.

Вика не отреагировала, закрыла глаз и попыталась отвернуться.

– Я тебя очень прошу, прекрати, – попросил он, подходя ближе. – Я сегодня дежурю и обязан осмотреть тебя.

Вика протянула руку, вынула из-под подушки блокнот и ручку, на которых Матвей заметил символику клиники, и быстро что-то написала, протянула ему. «Уходи отсюда», – прочитал Матвей.

– Я уйду ровно в тот момент, когда получу ответы на свои вопросы, касающиеся исключительно твоего самочувствия. Ничто другое меня не интересует, не волнуйся.

«Даже не сомневалась в этом, – написала Вика. – Тебя вообще мало что интересует. Особенно женщины».

– Вика, я не собираюсь с тобой спорить и ссориться, а твое мнение обо мне уже давно перестало быть для меня важным. Поэтому просто напиши, болит ли что-то, и я уйду.

«У меня зудит все лицо, ноет челюсть и, кажется, выбиты зубы. Что еще ты хочешь узнать? Что ночью я вою в голос до тех пор, пока мне наркотики не введут? Или что я пытаюсь представить, во что превратилась, и от этого вою еще громче? Уходи, я прошу тебя», – написала Вика и, бросив блокнот Матвею, отвернулась.

Он не стал больше докучать ей расспросами, сделал пометки в листе назначений и вышел на пост. Сидевшая там медсестра забрала листы, испещренные пометками, и спросила:

– Вы Канторович посмотрели?

– Да, а что?