Сильмариллион

Когда Мелькор увидал, что многие потянулись к нему, он стал часто появляться среди них, и в его благостные речи вплетались иные – столь искусно, что многие, кто слышал их, могли бы поклясться, что то были их собственные думы. Он пробуждал в душах нолдоров видения огромных владений на востоке, где они могли бы править по собственной воле, сильные и свободные. И поползли слухи, что валары привели эльдаров в Аман из зависти, боясь, что красота квенди и искусность, данная им Илуватаром, станут слишком велики, и, если эльфы умножатся и расселятся в просторах Арды, они перестанут подчиняться валарам.

Кроме того, хотя в те дни валарам было известно о грядущем приходе людей, эльфы о нем ничего не знали, ибо Манвэ не открыл им этого. Мелькор же, видя, как молчание Манвэ можно обратить во зло, тайно поведал эльфам о Смертных. Однако он и сам мало знал о людях, ибо, захваченный собственным напевом Песни, не вслушался в Третью Тему Илуватара; но теперь среди эльфов прошел слух, что Манвэ держит их в плену, дабы люди могли прийти и занять их место в Средиземье; ибо валары поняли, что сумеют легче покорить этот короткоживущий и более слабый народ, обманом лишив эльфов наследства Илуватара. Не было в этом правды, и никогда валары не желали повелевать людьми; но многие эльфы поверили – или почти поверили – лиходейским словам.

Так, прежде чем валары узнали о том, спокойствие Валинора было отравлено. Нолдоры возроптали, и многие исполнились гордыни, позабыв о том, сколько умений и знаний получили они в дар от валаров. Ярче же всего вспыхнула жажда свободы и новых владений в страстной душе Феанора; и Мелькор втайне смеялся, ибо именно к этому была направлена его ложь, потому что он ненавидел Феанора и вожделел Сильмарилов. Но их ему было не достать; ибо, хотя Феанор и носил камни на празднествах, и они сияли у него на челе, в другое время они хранились под стражей, запертые в глубоких подвалах сокровищницы Тириона. Ибо Феанор любил Сильмарилы ревнивой любовью и не показывал их свет никому, кроме отца и своих семерых сыновей; редко вспоминал он теперь, что свет, сияющий в них, ему не принадлежит.

Высокими владыками были Феанор и Финголфин, старшие сыновья Финвэ, и все почитали их в Амане; но теперь они исполнились гордыни и завидовали правам и достоянию друг друга. Тут Мелькор пустил в ход новую ложь; и до Феанора дошли слухи, что Финголфин и его сыновья замыслили свергнуть Финвэ и обманом лишить власти Феанора с сыновьями, и с дозволения валаров занять их место; ибо не по нраву валарам, что Сильмарилы заперты в Тирионе, а не отданы им во владение. А Финголфину и Финарфину было сказано: «Остерегайтесь! Не питает любви гордый сын Мириэль к сыновьям Индис. Сейчас он возвысился и держит отца в своих руках. Недолго осталось ждать, покуда он изгонит вас с Туны!»

Когда Мелькор узрел, что пламя его лжи разгорается и гнев с гордостью проснулись в нолдорах, он завел с ними речь об оружии; и нолдоры принялись ковать мечи, топоры и копья. Делали они и щиты, изображая на них гербы многих семей и родов, что соперничали друг с другом. Ими они хвалились, а об ином оружии молчали, ибо каждый считал, что лишь он один был предупрежден. И Феанор выстроил тайно кузню, о которой не знал даже Мелькор, и закалил там острые мечи для себя и своих сыновей, и отковал высокие шлемы с алыми гребнями. Горько раскаялся Махтан в том дне, когда открыл мужу Нерданэли секреты работы с металлом, перенятые у Ауле.

Так ложью, слухами и вероломными советами Мелькор склонил нолдоров к распрям; и от их ссор пришел в конце концов закат благих дней Валинора, и иссяк его древний блеск. Ибо Феанор теперь открыто подбивал на мятеж против валаров, объявляя, что покинет Валинор и избавит нолдоров от рабства – тех, кто пойдет с ним.

Великое смятение началось в Тирионе, и Финвэ встревожился и созвал приближенных на Совет. А Финголфин поспешил во дворец и, встав перед троном, сказал:

– Король и отец мой, ужели не усмиришь ты гордыню нашего брата Куруфинвэ, называемого – и не напрасно – Пламенным Духом? По какому праву говорит он за весь наш народ, будто он – король? Ты, а не кто другой, говорил некогда с квенди, советуя им внять призыву валаров и идти в Аман. Ты вел нолдоров трудным и долгим путем через опасности Средиземья к свету Эльдамара. Если сейчас ты не раскаиваешься в своих речах – по крайней мере два твоих сына будут чтить их.

В тот самый миг, когда Финголфин произнес эти слова, в залу шагнул Феанор – в полном вооружении: на голове высокий шлем, у пояса долгий меч.

– Так я и знал, – сказал он. – Мой единокровный братец опередил меня – как в этом деле, так и в других, – потом, повернувшись к Финголфину, он обнажил меч и крикнул: – Убирайся и займи место, положенное тебе!

Финголфин поклонился отцу и, не сказав ни слова Феанору, даже не взглянув на него, вышел из залы. Но Феанор последовал за ним и у дверей королевского дворца остановил его; приставив острие сияющего меча к груди Финголфина, он молвил: