Сильмариллион

– Смотри, братец! Этот клинок острее твоего языка. Хоть раз еще попробуй занять мое место в помыслах и любви отца – и, быть может, мой меч избавит нолдоров от того, кто жаждет стать господином рабов.

Слова эти слышали многие, ибо дом Финвэ был на большой площади у подножия Миндона; но Финголфин снова ничего не ответил и, молча пройдя через толпу, пошел искать своего брата Финарфина.

Непокой нолдоров не был тайной для валаров, но семя его скрывалось во тьме; а потому, так как Феанор первым возроптал против них, они рассудили, что, хотя гордыня обуяла всех нолдоров, зачинщиком всего был он, движимый своеволием и надменностью. И Манвэ скорбел, но взирал молча. Эльдары по своей воле пришли в земли валаров и вольны были остаться или уйти; и пусть валары считали уход неразумием – помешать ему они не могли. Но сейчас на дела Феанора нельзя было взирать безучастно; и валары огорчились и разгневались. Феанора призвали предстать у Врат Валмара и ответить за свои слова и дела. Были призваны также все те, кто хоть как-то связан с его делами или знал хоть что-нибудь; и Феанору, стоявшему перед Мандосом в Кольце Судьбы, велено было отвечать на вопросы. Тогда наконец обнажился корень смуты и злобное хитроумие Мелькора стало явным; и Тулкас тут же покинул Совет, чтобы наложить на врага руки и вновь привести на суд. Но и Феанор был признан виновным, ибо это он нарушил мир Валинора и поднял меч на родича; и Мандос сказал ему:

– Ты говорил о рабстве. Если б то было рабство, ты не смог бы избегнуть его, ибо Манвэ – владыка всей Арды, не одного Амана. А твои дела беззаконны, в Амане свершились они или нет. И посему приговор таков: на двенадцать лет должен ты оставить Тирион, где грозил брату. За это время посоветуйся с собой и вспомни, кто ты и что ты. А после этих лет деянье твое должно быть забыто и не помянуто более – если другие простят тебя.

– Я прощу моего брата, – молвил тогда Финголфин. Но Феанор не ответил и молча стоял перед валарами. Потом повернулся, покинул Совет и ушел из Валмара.

С ним в изгнание отправились его семь сыновей, и возвели они на севере Валинора, в горах, твердыню и сокровищницу; и там, в Форменосе, грудами лежали оружие и драгоценные камни, Сильмарилы же были заперты в железной палате. Туда из любви к сыну пришел также король Финвэ; а Финголфин в Тирионе правил нолдорами. Так ложь Мелькора, казалось, обернулась правдой, хотя произошло это из-за деяний Феанора; и рознь, что посеял Мелькор, осталась и долго жила после меж сыновей Финголфина и Феанора.

Мелькор, узнав, что его замыслы раскрыты, укрылся в горах и облаком переплывал с места на место; и Тулкас напрасно искал его. И народу Валинора казалось, что свет Дерев померк, а все тени удлинились и почернели.

Говорят, что долгое время Мелькора не видели в Валиноре и ничего не слыхали о нем, пока он нежданно не явился в Форменос и не вызвал Феанора к Воротам для беседы. Хитроумно доказывал он свою притворную дружбу, убеждая его вернуться к мысли о бегстве из тенет валаров.

– Ты видишь, как я был прав, – говорил он, – и как ты несправедливо наказан. Но если душа Феанора по-прежнему свободна и отважна, как его речи в Тирионе, – я помогу ему и унесу далеко от тесной этой земли. Разве сам я не валар? валар, и больший, чем гордо восседающие в Валиноре; и я всегда был другом нолдоров – самого искусного и доблестного народа Арды.

Сердце Феанора было ожесточено унижением перед Мандосом, и он молча смотрел на Мелькора, размышляя, можно ли доверять ему настолько, чтобы принять его помощь и бежать. Мелькор же, видя, что Феанор колеблется, и зная, что душа его в рабстве у Сильмарилов, закончил так:

– Твердыня твоя крепка и хорошо охраняется, но не надейся, что о владениях валаров какая-нибудь сокровищница спасет Сильмарилы!

Но его хитроумие на сей раз обернулось против него же; слова его коснулись самого сокровенного и пробудили пламя более жаркое, чем он рассчитывал; и взгляд Феанора пронизал притворство Мелькора, проник под покровы его дум и узрел его неуемную жажду обладания Сильмарилами. Тут ненависть превзошла страх Феанора, он проклял Мелькора и прогнал его прочь, крича:

– Убирайся от моих врат, ты, тюремная крыса Мандоса! – и с этими словами захлопнул Ворота перед самым могучим из живущих в Эа.

И Мелькор ушел с позором, ибо опасность грозила ему и он знал, что не пришло еще время мстить; но сердце его почернело от гнева. А Финвэ исполнился великого страха и спешно послал гонцов в Валмар.

Валары сидели в Кольце Совета у своих врат, страшась удлинившихся теней, когда прибыли гонцы из Форменоса. Оромэ и Тулкас вскочили – но едва они собрались в погоню, как из Эльдамара примчались вестники: Мелькор пронесся через Калакирию, и эльфы видели с Туны, как он мчался, разгневанный, подобный грозовой туче. А оттуда, сказали они, он повернул к северу, ибо тэлери в Альквалондэ видели его тень, что накрыла их гавань и унеслась к Араману.