Сильмариллион

Потому Йаванна установила время цветения и созревания всего, что росло в Валиноре; и каждый раз в начале сбора плодов Манвэ устраивал великое празднество во славу Эру, когда все народы Валинора пели и веселились на Таникветиль. Теперь был тот самый час, и Манвэ объявил праздник более пышный, чем все бывшие со времени прихода эльдаров в Аман. Ибо, хотя бегство Мелькора предвещало грядущие труды и печали и воистину никто не мог сказать, какие еще раны могут быть нанесены Арде, прежде чем Врага одолеют снова, – в то время Манвэ решил исцелить лихо, родившееся среди нолдоров; и все были приглашены в его чертоги на Таникветиль, дабы отбросить рознь, что легла между их вождями, и навсегда позабыть об уловках Врага.

Были там и ваниары, и нолдоры Тириона, и майары собрались вместе, а валары облачились в красу и величие; они пели пред Манвэ и Вардой в их высоких чертогах и плясали на зеленых склонах Горы, обращенных к Древам. В тот день улицы Валмара были пусты и сходы Тириона безмолвны: земли дремали в мире. Лишь тэлери за горами по-прежнему пели на морских берегах; ибо времена года мало трогали их, они не задумывались ни о заботах Правителей Арды, ни о Тени, что пала на Валинор, – ведь покуда она не коснулась их.

И лишь одно омрачало замысел Манвэ. Феанор пришел, ибо ему – единственному – Манвэ повелел прийти, но ни Финвэ, ни кто иной из нолдоров Форменоса не явился. Ибо сказал Финвэ: «Покуда сын мой Феанор в изгнании и не может войти в Тирион, я считаю себя лишенным трона и не стану встречаться с моим народом». А Феанор не надел праздничных одеяний – ни вышивок, ни серебра, ни злата, ни драгоценных каменьев не было на нем; и он лишил валаров и эльдаров света Сильмарилов, оставив их под замком в Форменосе, в железной палате. Тем не менее он встретился с Финголфином пред троном Манвэ и был дружелюбен – на словах; а Финголфин предал забвению обнаженный меч и протянул руку, говоря так:

– Что я обещал – то и делаю. Я прощаю тебя и не помню обид. – Феанор молча пожал ему руку, но Финголфин промолвил: – Полубрат по крови, истинным братом по духу буду я. Ты станешь вести, а я следовать. И да не разделят нас впредь никакие печали!

– Я слышал твое Слово, – отвечал Феанор. – Быть посему. – Но не ведали оба, чем обернутся их речи.

Говорят, что в тот самый час, когда Феанор и Финголфин стояли пред Манвэ, настало смешенье света, когда сияли оба Древа, и безмолвный Валмар был залит золотым и серебряным блеском. И в тот самый час Мелькор и Унголианта пронеслись по-над полями Валинора, подобные тени от черной тучи, что ветер гонит над залитой солнцем землей; и остановились у зеленого холма Эзеллохар. Тут Бессветие Унголианты поднялось до корней Древ, и Мелькор вступил на холм; и черным копьем он пронзил оба Древа, нанеся им глубокие раны. Сок их лился, как кровь, и орошал землю. Унголианта же слизывала его, а потом стала переходить от Древа к Древу, погружая черный хобот в их раны, пока не осушила их; и яд Смерти, что жил в Унголианте, проник в их тела и ветви, в крону и корни, и они умерли. А ее все томила жажда, и, подползши к Прудам Варды, она выпила их до дна; пока же Унголианта пила, она выдыхала испаренья столь черные, и рост ее стал столь огромен, а облик так ужасен, что Мелькор устрашился.

* * *

Так великая тьма пала на Валинор. О делах того дня много сказано в Альдудениэ, Плаче по Древам, что сложен ваниаром Элеммире и известен всем эльдарам. Однако ни песня, ни повесть не передаст всей скорби и всего ужаса, что настали тогда. Свет погас, но наставшая Тьма была больше чем просто потерей света. В тот час родилась Тьма, что казалась не пустотой, а живой тварью – ибо она порождена была злой силой из Света и владела мощью проницать взор, входить в сердце и душу и покорять волю.

Варда взглянула с Таникветиль и увидела Тень, воздвигшуюся внезапно бастионами мрака; Валмар погрузился в глубокое море ночи. Вскоре Благая Гора стояла одна – последний остров в затонувшем мире. Песни смолкли. В Валиноре царила тишь, ниоткуда не доносилось ни звука, лишь издали, из-за гор, сквозь ущелье приносил ветер рыдания тэлери, подобные леденящим воплям чаек. Ибо с востока потянуло холодом и морская мгла накатывалась на высокие берега.

Но Манвэ с высокого трона обозревал дали, и взор его – единственный – проникал в ночь и узрел Тьму чернее ночи, непроницаемую, огромную, но далекую, быстро мчащуюся на север; и понял Манвэ, что Мелькор приходил и ушел.

Тогда началась погоня: землю сотрясали кони воинства Оромэ, и огонь, что высекли копыта Нахара, был первым светом, вернувшимся в Валинор. Но едва достигнув Тучи Унголианты, всадники валаров ослепли, растерялись, рассеялись и поскакали, сами не зная куда; и глас валаромы захлебнулся и смолк. А Тулкас словно запутался в черных тенетах ночи – силы оставили его, и он тщетными ударами осыпал воздух. Когда же Туча ушла, стало поздно: Мелькор насладился местью и ушел невредимо.

Глава 9 Об исходе нолдоров