Сильмариллион

Говорят, что в тот самый час, когда Феанор и Финголфин стояли пред Манвэ, настало смешенье света, когда сияли оба Древа, и безмолвный Валмар был залит золотым и серебряным блеском. И в тот самый час Мелькор и Унголианта пронеслись по-над полями Валинора, подобные тени или облаку тьмы, что ветер гонит над залитой солнцем землей: и опустились у зеленого холма Эзеллохар. Тут Бессветие Унголианты поднялось до корней Древ, и Мелькор вступил на холм: и черным копьем он пронзил оба Древа, нанеся им страшные раны, и сок их лился, как кровь, и орошал Землю. Унголианта же слизывала его, а потом стала переходить от Древа к Древу, погружая черный хобот в их раны, пока не осушила их: и яд Смерти, что жил в Унголианте, вошел в их тела и ветви, в крону и корни, и они умерли. А ее все томила жажда, и, подползши к Прудам Варды, она выпила их до дна: пока же Унголианта пила, она выдыхала испаренья столь черные, и рост ее стал столь огромен, а облик так ужасен, что Мелькор устрашился.

Так великая тьма пала на Валинор. О делах того дня много сказано в Алдудэниэ, Плаче по Древам, что сложен ваниаром Элеммирэ и известен всем эльдарам. Однако, ни песня, ни повесть не передаст всей скорби и всего ужаса, что настали тогда. Свет погас, но наставшая Тьма была больше, чем просто потерей света. В тот час родилась Тьма, что казалась не пустотой, а живой тварью — ибо она явилась вне Света и владела мощью проницать взор, входить в сердце и душу и покорять волю.

Варда взглянула с Таниквэтиль и узрела Тень, воздвигшуюся внезапно бастионами мрака: Валмар погрузился в глубокое море ночи. Вскоре Благая Гора стояла одна — последний остров в затонувшем мире. Песни смолкли. В Валиноре царила тишь, ниоткуда не доносилось ни звука, лишь издали, из-за гор, сквозь ущелье приносил ветер рыдания тэлери, подобные леденящим воплям чаек. Ибо с востока потянуло холодом, и глубинные туманы моря накатывались на стены берегов.

Но Манвэ с высокого трона обозревал дали, и взор его — единственный — проницал ночь, покуда не узрил Тьму темнее тьмы, которой не мог проницать, огромную, но далекую, быстро мчащуюся на север; и понял Манвэ, что Мелькор приходил и ушел.

Тогда началась погоня: землю сотрясали кони воинства Оромэ, и огонь, что высекли копыта Нахара, был первым светом, вернувшимся в Валинор. Но едва достигнув Тучи Унголианты, всадники валаров ослепли, растерялись, рассеялись и поскакали, сами не зная куда; и глас Валаромы затих и смолк. А Тулкас словно запутался в черных тенетах ночи — силы оставили его, и он бессильными ударами осыпал воздух. Когда же Туча ушла, стало поздно: Мелькор насладился местью и ушел неведомо куда.

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Глава 9 Об исходе нолдоров ⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Прошло время — и великая толпа собралась вкруг Кольца Судьбы; и валары восседали во тьме, ибо была ночь. Но звезды Варды сияли теперь в небесах, и воздух очистился, ибо ветры Манвэ разогнали испарения смерти и отбросили назад морские туманы. И поднялась Йаванна, и встала на Эзеллохаре, Зеленом Кургане, ныне пустом и черном; и она возложила руки на Древа, но те были темны и мертвы, и какой бы ветви ни коснулась она — ветвь ломалась и безжизненно падала к ее ногам. Тогда поднялся многоголосый плач: и казалось скорбевшим, что они осушили до дна чашу горя, налитую для них Мелькором. Но это было не так.

Йаванна обратилась к валарам:

— Свет Древ ушел и живет ныне лишь в Сильмарилях Феанора. Провидцем оказался он! Даже для самых могучих под властью Илузатара существует труд, что может быть сделан лишь раз. Свету Древ подарила жизнь я, и никогда более в Эа не сотворю подобного. Однако, имей я хоть каплю того света, я смогла бы вернуть жизнь Древам, прежде чем корни их изменятся необратимо: и тогда раны наши затянутся и злоба Мелькора будет посрамлена.

Тогда спросил Манвэ:

— Слышал ли ты. Феанор, сын Финвэ, речи Йаванны? Дашь ли ты, о чем она проект?

Долго молчали все, но Феанор не ответил. И вскричал тогда Тулкас:

— Говори, о нолдор, да или нет! Но кто откажет Йаванне? Не из ее ли трудов вышел свет Сильмарилей?

Но Ауле Создатель возразил:

— Не спеши! Мы просим о большем, чем ты думаешь. Дайте ему время — и покой, чтобы решить.

Тут заговорил Феанор — и горечь была в его словах:

— Для малых, как и для великих, есть дела, сотворить кои они могут лишь единожды; и в этих делах живет их дух. Возможно, я смогу расщепить свои алмазы, но никогда не сотворю я подобных им; и если разобью их, то разобью свою душу и умру — первым из эльдаров в Амане.

— Не первым, — молвил Мандос, но его слов не поняли; и снова упала тишь, пока Феанор размышлял во тьме. Ему казалось, что он окружен кольцом врагов; ему вспоминались речи Мелькора, что Сильмарили не будут сохранны, завладей ими валары. “Или он не валар," — говорил он себе, — "или не читает в их душах? Вор выдает воров!" — и он горько вскричал:

— По своей воле я не сделаю этого! Если же валары принудят меня — я увижу наверняка, что Мелькор им сродни.

— Ты сказал, — произнес Мандос.