Сильная. Желанная. Ничья

Вацлав помогает Карине одеться. Аккуратно завязывает шарфик на груди малышки, надевает шапочку. А когда мы идем к машине, звонит Синельников.

— Слушаю, Андрей Борисович. Я уж подумал, преступники обнаружили слежку и ликвидировали вас. — Шутит Вац неудачно.

Я не слышу ответа, но могу предположить, что частный сыщик говорит что-то ободряющее. Ну, или неопределенное. Вацлав сухо прощается и отбивает вызов.

— Сука, так я и знал!

— Что случилось? Успокойся, Вац, с нами же Карина…

— Прости, иволга. Я так и знал, что Зорин все понял. И заранее предположил, что будет слежка. Он никому не звонил, Тами! И не ездил никуда. Сидит в больнице и спокойненько ведет прием.

— И что придумал Синельников? — спрашиваю с надеждой в голосе. Ну не может оно все так закончиться… Бездарно.

— За врачом-убийцей будут следить. Тем более, когда ты вспомнила, что видела его в красной комнате… Он причастен к преступлению, совершенному там. И знает, что ты видела его! И вспомнишь обо всем когда-то. Кстати, персик, Ярик нашел контакт хорошего психотерапевта.

— Я обязательно поеду. Давай его номер телефона, позвоню и запишусь на прием.

Осенние дни ползут медленно и тягуче. Пахнут корицей и печеными яблоками, горячим апельсиновым глинтвейном и мокрой листвой. Хмурое утро сменяется дождливым вечером, затем туманной и беспокойной ночью… Я знаю, что муж меня любит. Его губы и руки говорят мне о любви получше слов, но, черт возьми, почему же мне так страшно? Шорохи, свист ветра сквозь оконные щели, стук дождевых капель, чей-то всхлип… Все словно подтачивает мое беспокойство, обостряет его до предела. Я вожусь на кухне, монотонно мешая тесто для грушевого пирога. Девчонки играют в гостиной: Кариша изображает принца, а Софико Золушку. Умиляюсь, глядя на малышек. Ложка в моих руках противно скребется о бортики кастрюли. Вздыхаю тягостно и кладу ее на стол. Глубоко дышу. В двери звонят. Вздрагиваю и неловко смахиваю ложку на пол. Она ударяется, издавая звонкий стук. Вацлав… Пришел пораньше, чтобы рассказать новость.

— Привет, милая. Я забрал тест. Вероятность моего отцовства 99,7 %. — Вац застывает на входе, протягивая мне конверт.

— Поздравляю, Вацлав. У тебя чудесная дочь.

Глава 37

Тамила

— Ты только не волнуйся, Тами. Хочешь, я буду присутствовать на сеансе? — из глаз Вацлава струится тепло.

«Нет. Не хочу. Боюсь показаться перед тобой слабой и уязвимой. Не хочу обнажать свои раны и выглядеть грязной. После издевательств мужа и мыслей, которые я допускала в отношении него. Не хочу, чтобы ты разочаровался во мне. Разлюбил, потому что я, похоже, тебя люблю…».

— Нет, Вацлав. Спасибо тебе, я справлюсь, — произношу, прогоняя мельтешащие, как облако комаров мысли.

На двери висит внушительных размеров позолоченная табличка: «Нина Алексеевна Добровольская — психотерапевт. Врач высшей категории. Гипнотерапевт».

Карина живет у нас вторую неделю. Играет с Сонечкой, слушает сказки на ночь в исполнении папы, ест все, что мы с Инной Сергеевной ей готовим, и часто вспоминает о Стелле… Я боюсь ее возвращения… Панически. До дрожи в коленях. Боюсь их общения с Вацлавом, ее уверенности и красоты. Настойчивости, прямоты, назойливости. Всего того, чего лишена я… Не понимаю, за что Вац меня полюбил? Меня мучают уничижительные мысли. А Вацлав… Он словно чувствует меня — целует крепче и ласкает жарче, дарит ночи, полные страсти… Какая же я глупая и недоверчивая — от такой любой сбежит, даже самый терпеливый! Но я намереваюсь исправить все — за этим и пришла к Нине Алексеевне. Оставляю мужа в коридоре и робко стучусь.

— Здравствуйте, — произношу, бегло оглядывая кабинет. Уютно — светло-серое плюшевое кресло, белый письменный стол, плотные бархатные занавески цвета слоновой кости, живые цветы на подоконниках…

— Проходите, Тамила Аркадьевна. Присаживайтесь.

Дружелюбная улыбка, приятный аромат духов, доброжелательность, сочащаяся из глаз Добровольской — все действует на меня разом, оказывая успокаивающий, расслабляющий эффект.

Мы долго разговариваем. Нина Алексеевна спрашивает меня о бабушке и родителях, Сонечке и бывшем муже. О том, что я видела и забыла.

— Пожалуй, без когнитивно-поведенческой терапии не обойтись, — со вздохом произносит она. — На первом сеансе я крайне редко ввожу пациента в транс, но, учитывая ваше положение… Безопасность превыше всего. К тому же речь идет о преступлении — здесь без вариантов… — она, как будто, уговаривает себя. — Ярослав Огнев ввел меня в курс дела.

Понимаю — выгляжу я растерянной, сбитой с толку, дезориентированной. Разговоры об умерших близких и пытках бывшего мужа отнюдь не добавили мне уверенности.

— Я согласна, — отвечаю хрипло. — Мне необходимо все вспомнить. То есть вы заберётесь в мою голову и разложите воспоминания по полочкам, так?

— Тамила Аркадьевна, расслабьтесь. Откиньтесь на спинку кресла, проведите пальцами по бархатистой ткани. Вы чувствуете ее?

— Да. Это уже… вы начинаете? — бормочу, елозя по креслу пальцами.

— Ваши воспоминания начинаются в доме, я правильно понимаю? — продолжает Добровольская, проигнорировав мой вопрос.

— Да.