Сильнее бури

Алимджан поднялся и отступил к двери. На улице смеркалось, тихий сумрак серым пеплом висел в воздухе, в комнате было темно, и от двери Алимджану был виден только горестный профиль жены. Вот сидит она одна, отгородившись незримой стеной от людей и от него, Алимджана, думает о чем-то своем, и он бессилен помочь ей, потому что ей все сейчас чуждо… В целом мире - только она со своим горем. Алимджану до слез было жаль ее. Но он не знал, как ее утешить. Он вышел к гостям, которые, по обычаю, оставались здесь на всю ночь. Они сидели в саду на просторной супе, неторопливо попивали чай, негромко, печально переговаривались. У, всех на устах было имя Умурзак-ата…

Жену Алимджан решил больше не беспокоить. Пусть побудет одна. Она сильная, она справится с горем. Сам он долго не ложился спать, но усталость взяла свое, и, разместив гостей, Алимджан, как убитый свалившись в постель, приготов- лепную на полу, забылся в душном, тяжелом сне…

Ранним утром он поспешил в комнату, где вчера оставил жену, но Айкиз не было. На столе лежала фотография в деревянной рамке, запечатлевшая мурзак-ата в дни прошлогоднего курултая. Старик был снят во весь рост, на голове красовалась новая чустская тюбетейка, под халатом из черного ластика виден был темный костюм - премия за трудовую доблесть, на только что купленных ичигах блестели только что купленные калоши. Ичиги и калоши подарила отцу Айкиз. На черном фоне халата особенно отчетливо выделялась белоснежная борода Умурзак-ата; лицо его, празднично-веселое, улыбающееся, словно светилось, а глаза - мудрые, молодые, добрые. Айкиз, видно, ночью сняла эту фотографию со стены, поплакала над ней и забыла повесить обратно…

Алимджан, повесив фотографию на место, выглянул в окно. Где же Айкиз? Неужели уже ушла на работу? Он прошел в кухню, потрогал самовар. Самовар холодный… Ушла, даже не выпив чаю! Вчера тоже она целый день ничего не пила и не ела. С огорченной укоризной покачав головой, Алимджан отправился в сельсовет.

Айкиз не спала всю ночь. Рано-рано, когда за окнами мутно-розово забрезжил рассвет, она встала с нурпачи, огляделась, словно не узнавая своей комнаты, и, стараясь не разбудить ни гостей, ни Алимджана, вышла из дому. Она была благодарна гостям, что они не тревожили ее ни вечером, ни ночью, но сейчас ей хотелось побыть совсем-совсем одной. У нее был излюбленный уголок, где в самые трудные и самые счастливые минуты жизни она наедине с собой горевала, раздумывала, мечтала. Это родник Ширин-Булак за старым колхозным садом, ближе к горам. Кри- стально-чистая вода выбивалась из-под огромного камня, словно грудью навалившегося на родник. Вода размыла небольшую ямку и залила ее, образовав маленькое, прозрачно-радужное озерко, а из озерка узким, спокойным ручейком стекала к дороге, текла вдоль дороги вниз, к колхозному саду, орошая ближние участки, - на большее ручейка не хватало. Летом родник становился холоден, как лед, а зимой его бурливая струя была такой теплой и сладкой, что, раз отпробовав ширинбулакской воды, уже нельзя было забыть ее вкус. Недаром народ дал роднику имя Ширин- Булак- «Сладкий родник».

Туда-то и пошла Айкиз после трудной, бессонной ночи.

Кишлак еще безмолвствовал, погруженный в спокойную дрему. В летнюю пору на заре в кишлаке всегда стояла тишина; большинство дехкан дневало и ночевало на полевых станах, а оставшиеся дома еще спали. Но Айкиз сегодняшняя предрассветная тишина показалась особенной, многозначительной, непривычной, щемяще-глубо- кой… «Мертвая тишина… - подумала она, зябко поежившись. - Все вокруг словно вымерло».

Но вокруг была жизнь. Сама Айкиз тоже постепенно пробуждалась к жизни. До ее слуха донесся мягкий говор листвы, журчанье воды в арыках, прорытых по обе стороны улицы. Все четче обрисовывались очертания гор, домов, деревьев. i Она шла мимо добротных кирпичных строений, выросших в Алтынсае за последние годы, мимо низких старых лачуг, сложенных из глиняных натышей и окруженных пахсами, глинобитными стенами, через которые перевешивались виноградные лозы. Шла мимо садов, нашептывавших ей свои таинственные сказки… Видела, как кишлак встречается с зарей.

Чудесны зори в Алтынсае! Днем некуда деться от зноя, по вечерам камни, песок, глина дышат печным жаром, накопленным за день, а на заре ничто не напоминает о здое. С гор легкими прозрачными потоками стекает свежий утренний ветерок, лаская мирный, спящий кишлак, от трав и цветов веет росной прохладой. Хорошо на заре в Алтынсае!.,

У Айкиз порозовело лицо, на щеки вернулся смуглый румянец.

Она уже приближалась к дороге, огибавшей кишлак и пересекавшей ту, что вела с гор к пустыне. Вдруг из крайнего дома вышел Гафур. Ему, видно, тоже не спалось в эту ночь. Завидев племянницу, он поспешил ей навстречу. Лиса вышла заметать следы…

- Салам алейкум, племянница! Куда это ты в такую рань?