Сильнее смерти

С е р г е й. И на фронте солдаты нужны.

Т у р б и н. Во-о-ру-жен-ные!

С е р г е й. Понятно.

Т у р б и н. Ни черта ты не понимаешь! Я двадцать второго июня стрелял по танкам. Стрелял и плакал: наша пушечка не брала немецкую броню. Мы стреляем, а они прут. Стреляем, а они прут. Научились останавливать. Но какой ценой? Гранаты… Бутылки… (Помолчал.) Завтра явишься в цех. Соберу партбюро. Что решат — не знаю. А уж отдавать тебя под суд или нет — это дело директора.

Понурив голову, С е р г е й  уходит в комнату.

Н и н а. Обязанность парторга — воспитывать молодых коммунистов. Быть чутким, гуманным.

Т у р б и н. А посылать девчонок в колючую стужу красить пушки? Просить подростков наравне со взрослыми работать по двенадцать часов в сутки без выходных? Перевести на казарменное положение рабочих, не выполняющих нормы из за недомогания, не имея возможности накормить их досыта, — гуманно? Но от этого зависит судьба Родины… Седьмого ноября состоялся парад на Красной площади. Знаете?

Н и н а (глухо). Знаю.

Т у р б и н. Проходили мимо мавзолея — и прямо в бой! Не только обученные солдаты, но и московские ополченцы, многие из которых впервые в жизни взяли в руки винтовки. Курсанты училищ. Через месяц-другой они бы командовали ротами и батальонами. Об этом вы тоже знаете?

Н и н а (кричит). Знаю!

Т у р б и н. Так что это — жестокость? Или необходимость выиграть дни, часы, минуты, чтобы накопить силы? Идти танками против танков. С пушками против танков. С надежными пушками, как наши «аннушки». Московские ополченцы вместе с курсантами выигрывают дни, чтобы мы здесь в тылу успели развернуться… Знаете ли вы, что директор завода каждую ночь докладывает в Государственный комитет обороны, сколько пушек завод изготовил за сутки? А мы недодадим из-за того, что Сергей Ракитный решил убежать на фронт. Теперь вам все понятно?

Н и н а. Да. В этой страшной войне мы не только теряем близких. Война убивает лучшие чувства. Что стало сейчас мерой счастья? Корзина мерзлой картошки? А утерянная хлебная карточка — горе. Мы теряем себя. Это ужасно. (Уходит в комнату Сергея.)

Турбин достает папиросы, закуривает. Уходит в свою комнату. Входит  Н и н а. Подходит к печке. Садится на диван, накинув на плечи пальто. Появляется  Л е с я. На ней передник. Направляется к своей ширме. Остановилась. Подошла к двери комнаты Турбина. Тихо стучит. В дверях появляется  Т у р б и н.

Л е с я. Здравствуйте, Кирилл Степанович!

Т у р б и н. Здравствуй, воробышек.

Л е с я. Сразу догадалась, что вы пришли. Папиросой пахнет.

Т у р б и н. Сейчас форточку открою.

Л е с я. Не нужно. Папа Боря тоже курил.

Т у р б и н. А твой брат не курит.

Л е с я. Сережа — счастливое исключение… Он и за станком — бог. Работает, будто на скрипке играет. Когда я подыщу ему невесту, приведу прямо к станку. Обязательно полюбит… Кирилл Степанович, у нас сегодня царский ужин.

Т у р б и н. Знаю, картошка варится. И мясом пахнет.

Л е с я. Неужели чувствуете?

Т у р б и н. У меня обоняние, как у гончей. Только нос вот…

Л е с я. А что? Нос вполне симпатичный.

Т у р б и н. Картошка.

Л е с я. Неправда!

Т у р б и н (смотрит вниз). Погоди, погоди. Что у тебя на ногах?

Л е с я. Ботинки.

Т у р б и н. Чьи?

Л е с я. Сережины.

Т у р б и н. Ты в них работаешь на морозе?

Л е с я. Я обертываю ноги газетами. Несколько слоев…

Т у р б и н. А валенки где?

Леся молчит.

Сменяла на мясо? Значит, будешь есть валенки?

Л е с я. Что вы, Кирилл Степанович! Никто из нас не посмеет. Знаем, с каким трудом валенки нам достали.

Т у р б и н. Где же они?

Л е с я. Теплые вещи собирали для бойцов. Местные жители и полушубки отдавали, и меховые шапки, и ватники, и свитера. Рукавиц и шерстяных носков целую гору. А у нас, киевлян, ничего нет. Мы и решили: отдадим валенки.

Т у р б и н. А вы подумали, что это женские валенки? Никакому бойцу не подойдут.

Л е с я. Подойдут! Сестричкам фронтовым.

Т у р б и н. Сестричкам? Да…

Л е с я. Ну конечно. Они ведь жизнью рискуют.

Т у р б и н. А вы? Где твоя напарница? Вчера прямо с платформы отправили в больницу. Двусторонняя пневмония. Едва откачали.

Л е с я. Кирилл Степанович, не смотрите на меня так. Я не привыкла видеть вас сердитым.

Т у р б и н. Сердитым… Да разве можно сердиться на тебя. (Прикасается к ее щеке.) Обмороженные. (Берет ее руку.) Кожа потрескалась… Почему не смазываешь? Выдали вам жир, я проверял.

Л е с я. А мы его на хлеб.

Т у р б и н. Разве он съедобный?

Л е с я. Съели — и ничего.

Т у р б и н (ласково). Эх ты, чижик…

Л е с я. Вы не ошиблись. Взмахну крыльями и полечу.

Т у р б и н. Только не улетай далеко. Нам без тебя грустно будет.