Г о р е л о в. Что же изменилось? Прекратились землетрясения?
М а ш а. Нет.
Г о р е л о в. Цунами?
М а ш а. Нет.
Г о р е л о в. О проклятых туманах не спрашиваю — очевидец. Теперь реально представляю, что творится на этом островке зимой.
М а ш а. И все же я не улечу отсюда.
Г о р е л о в. Сомневаешься во мне? Я не должен был уезжать в Антарктику, несмотря на твое разрешение?
М а ш а. Очевидно…
Г о р е л о в. Поверь, Маша, я получил такой урок…
М а ш а. Верю, Гриша… Но дело не только в этом.
Г о р е л о в. В чем же дело? Слава?.. Я летел сюда и думал: может, произошло чудо. И он рядом с тобой стал другим. Нет! Я убедился: Славка остался Славкой.
М а ш а. Да. Остался Славкой…
Г о р е л о в. Так разве можно жить с человеком только из чувства благодарности? За то, что он протянул тебе руку в тяжелую минуту?
М а ш а. Нет.
Г о р е л о в. Остается одно — жалость. Ты жалеешь Славу?
М а ш а. Нет.
Г о р е л о в. Что же, Маша?!
М а ш а. Сейчас, когда стоит мне сказать «поедем» и я больше никогда не увижу Славу… Только сейчас я поняла, как он мне дорог.
Г о р е л о в. Может, скажешь: я полюбила его?!
М а ш а. Да.
Г о р е л о в. За что?!
М а ш а
Г о р е л о в. Ты способна шутить?!
М а ш а. Слава приносит мне… У меня сейчас целая коллекция. У каждой — свое имя. В память о событии, которое произошло в тот день…
Г о р е л о в. Тишина… Такая вдруг тишина — в ушах звенит.
М а ш а. А я слышу… Слава идет!.. Прости меня, Гриша. За то, что я не могу отправиться с тобой. За письмо мое прости. И прошу — никогда не говори Славе об этом письме. Он о нем не знает.
Р ы б а к о в. Тревожная группа сейчас прибудет.
Г о р е л о в. Дай закурить.
М а ш а. Курите. А я посижу у порога. Душно здесь.
Р ы б а к о в. Был внизу… Шкура цела… Вышлю… Гигант!.. Такого еще не встречал… Шерсть густая…
Г о р е л о в. Передумал. Шкура мне ни к чему. А тебе пригодится.
Р ы б а к о в. Зачем?
Г о р е л о в. Постелешь — пусть Маша бегает. Она ведь любит…
Я о письме тебе говорил. Будто Маша прислала моей сестре…
Р ы б а к о в. Говорил.
Г о р е л о в. Так вот… никакого письма не было… Придумал…
Р ы б а к о в
М а ш а
СВЕТ В ОКНЕ
Если б меня спросили, чем отличается одноактная драматургия от многоактной, я бы ответил: большей компактностью, большей конденсацией всех элементов пьесы при полном соблюдении остальных идейно-эстетических требований, предъявляемых к сценическому произведению.
Несомненно, это усложняет творческую задачу авторов. Достижимо ли такое? Вполне, если драматургией малых форм занимаются мастера, а не ремесленники, если образцом служат такие гениальные творения, как бессмертные «Маленькие трагедии» А. С. Пушкина или неувядаемые миниатюры А. П. Чехова. Можно было бы сослаться и на плодотворный опыт украинских классиков от Марка Кропивницкого до Степана Васильченко.
Не потому ли у нас одноактная драматургия все еще дефицитна, что она более сложна, чем полнометражная пьеса, если, конечно, подходить к этому делу без каких-либо уступок, скидок на «второсортность», что еще, к сожалению, бытует в нашей практике? Надо всячески поддерживать писателей, которые, подвизаясь в «малой драматургии», ставят перед собой серьезные художественные цели, стремятся работать с полной отдачей, с учетом современных запросов и критериев.
К таким литераторам относится и автор предлагаемого сборника Лев Ильич Синельников.
Лев Синельников давно и успешно трудится над обогащением репертуара народного самодеятельного театра. Понятие «народный» ассоциируется у него не с массовостью, общедоступностью (хотя и Московский Художественный театр когда-то назывался «общедоступным»), а с осознанием своей художественной миссии, ответственности перед самым широким зрителем, может не всегда искушенным, но внимательным ценителем, который не прощает фальши, искусственности, нарочитости.