А еще Николай думал о том, что, если бы Аннет не исчезла, не покинула его по одной лишь ей известной причине, это было бы первое их совместное Рождество. Они могли бы отмечать его вместе, ходить в гости, веселиться, как принято во время Святок, но судьба распорядилась иначе. Вместо невероятных зеленых глаз, которые все еще снились Николаю по ночам, нежных девичьих губ, пахнущих летом, он вынужден был проводить праздники в одиночестве, надеясь лишь на то, что дни ожидания пролетят быстро и исполнится его заветная мечта об армии. Об Анне он и не мечтал – запрещал себе даже в фантазиях представлять, что они вновь встретились, снова вместе. Это было невыносимо тяжело. С этими тревожными, выматывающими мыслями Николай и уснул на узком диванчике в гостиной Гнездилова, любезно пожалованной им Ильинскому для временного обитания.
***
Третий день Аня разбирала документы. Сегодня был канун Нового года, и Аня планировала уйти домой не позднее обеда. Яков Семенович разрешил, но с условием, что Аня закончит с бумажными артефактами Михельсона. Девушка с радостью согласилась – печатной продукции осталось совсем немного – несколько газет, пара журналов и с десяток праздничных открыток начала XX века.
Расположившись за конторкой владельца, который ушел домой пить чай, Аня старательно сортировала документы, когда колокольчик над дверью в антикварный магазинчик зазвонил, оповещая о визите посетителей.
От неожиданности Аня насупилась. Кому приспичило прийти в антикварную лавку вместо нарезки салата оливье? Встала из-за конторки и выглянула в зал. На пороге топтался субтильного вида молодой человек, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.
- Здравствуйте! – Поприветствовала Аня. – Рады вас видеть. Что-то конкретное интересует?
Молодой человек наконец разглядел Аню и облегченно выдохнул.
- Меня? Нет, мне посылку передать. Срочная доставка на ваш магазин.
Аня с удивлением подошла к парню. Тот довольно резво скинул с плеч торбу, похожую на сумку почтальона, и принялся доставать из нее посылку. Посылкой оказался картонный конверт, на котором был написан адрес лавки Михельсона. Из недр сумки курьер извлек бланк, в котором Ане, как получательнице, надлежало расписаться. Девушка решила, что хозяин прикупил какие-то очередные артефакты через интернет, поэтому совершенно спокойно расписалась и отдала бланк курьеру. Тот поблагодарил, закинул сумку на плечо и исчез так же быстро, как и появился в лавке.
Сначала Аня хотела отложить конверт, чтобы сам Михельсон открыл его, но любопытство победило. Аня пошарила на конторке, нашла нож для бумаги и осторожно вскрыла упаковку. Отправителя на конверте не значилось. Это было странным, но, наверняка, хозяин-то знает, у кого какие именно экземпляры он покупал.
Аня открыла конверт и достала из него сложенную газету. Интересно, что за номер? Наверное, довольно редкий, подумала она. Другие Яков Семенович не покупает. Аня с интересом рассматривала выпуск петербургской газеты, удивляясь отличной сохранности номера. В глаза бросилась дата – 3 января 1913 года. Почти 110 лет. Надо же, через три дня у газеты юбилей, улыбнулась про себя. Стало страшно интересно, что же там происходило сейчас? Тоска сковала ее душу, напоминание о том, что совсем недавно она и сама могла купить свежий номер газеты и прочитать новости, огорчили и ввели в состояние дикой ностальгии. А потом она увидела заметку прямо на титульном листе, прямо посередине разворота. Там, где всегда помещались самые важные новости. Аня бегло пробежалась по тексту и замерла. То, что она прочитала в заметке оглушило ее, шокировало. Не может быть! Этого просто не могло, не должно было случиться!
Глава 31. "Щедрый" день
Переход в прошлое стал последним для часов. Когда утром 31 декабря Андрей приехал к верфям, он точно не знал, сможет ли вернуться. После вчерашнего перемещения стекло выпало, а стрелки изогнулись. Но часы всё ещё шли, отмеряя время. И Цыган решил рискнуть. Он вспомнил, как брегет впервые попал к нему в руки. Тогда, семь лет назад, он случайно выяснил, что Алексей Терепов знает о путешествиях во времени своего брата Порфирия. Но Цыган точно был уверен, концертмейстер своего перстня никому не давал, а берeг его словно зеницу ока.