Сильнейшие

Времени тут не было. Да и понимал Огонек, что здесь каждый миг покажется часом. Но все же уверен был — в этих стенах находится уже долго. Хотя — что такое долго? Над огнем и пару мгновений руку не подержать, а приговоренному и сутки — единый миг.

Мальчишка задремал — слишком вымотали попытки освободиться, страх — и полет через пламя до этого. В полудреме вздрагивал от любого почудившегося шороха. Потом провалился в сон глубокий. Очнулся, когда тихие шаги раздались рядом — настоящие.

Дверь не скрипнула; фигура в длинной одежде держала на ладони светящийся камень. Солнечный камень.

Захотелось петь, вопить от радости — на глаза навернулись слезы.

На миг показалось, что Огонек снова в доме Тайау, тогда, когда мальчишку закрыли — а Кайе пришел за ним…

Но это не оборотень.

Человек был взрослым, и сперва показалось — Киаль… нет, она ниже, но двигается столь же легко, и столь же мелодичный звон серег сопровождает ее. Только гость непонятный — не женщина.

— Ты не замерз тут, малыш? — тихий смешок. — Охх… вот кто здесь! — удивленно. И тишина, почти ощутимое напряжение — и свет начинает растерянно мерцать, из золотистого становится серебряным, слабым — вот-вот, и погаснет…

— Почему ты здесь?

Огонек промолчал, напрягся. Гибкая рука погладила его по щеке.

— Перепуганный зверек… не дрожи. Чуткие пальцы ощупали запястье мальчика — света хватало, но и без него можно было ощутить кровь, почувствовать ее запах — понять, что мальчишка содрал себе всю кожу с запястья. А вот лица человека мальчишка не видел — только руки, красивые, с тонкими пальцами. И аромат свежих цветов, нагретых солнцем…

— Кто ты? — спросил слишком громко.

— Неважно.

Даже не видя лица, Огонек угадал улыбку.

— Как ты… как узнал? Или просто пришел?

— Мне сказали. Не ожидал, что здесь окажешься именно ты.

— Откуда ты знаешь меня?

— Видел… ты держался подле оборотня. Кто тебя привел? — спросил человек.

— Къятта, — проговорил прежде, чем подумал — а стоило ли? Человек опять издал тихий удивленный возглас.

— Но почему? — снова спросил, куда более настойчиво, нежели в первый раз. Взялся за петлю, и мальчишка вскрикнул, не сдержался — хотя осторожным было прикосновение. А камень теперь снова светился ясно.

— Я… — врать не хотелось. Да и что придумать, сообразить не мог. Его молчание было принято за невозможность ответить.

— Его младший… знает? Он был согласен?

— Не знал, — еле слышно откликнулся Огонек. И снова — едва различимый удовлетворенный звук.

— Он — охранял тебя, да?

— Он… Я не знаю… да, — признался, скрепя сердце.

— Зачем тебя здесь закрыли?

— Чтобы я умер здесь… — одними губами, но тот услышал. Ласково, едва слышно:

— Понятно. Это надежное место… Если и обнаружат, никто не подумает увести отсюда.

Петля поддавалась… мальчишка не верил своим глазам. У него тоже есть Сила, наконец осознал. Больше, чем у меня. И он умеет ей пользоваться, ну конечно. Почувствовав себя свободным, осторожно прижал руку к груди. Но тот коснулся тыльной стороны его ладони, едва-едва, словно крыла бабочки.

— Вот так. Лучше, дружок?

Промолчал. От кого ждать добра?

— Все же боишься? — а говорит тихо-тихо, почти шепотом…

— Хочешь меня выпустить? — Огонек медленно отнял свою ладонь, встал на негнущихся ногах, пошатываясь. Прислонился спиной к стене. Все-таки мох… противный, сырой…

— Выпустить? Можно сказать и так, — голос задумчивый. — Майт не скоро придет, он знал… не все умирали здесь, иные выходили живыми. Башне достаточно пищи, а Майт — ее приемная дочь. Мать делится взятым.

— Отпусти, — прошелестел Огонек. Прикрыл глаза — свет камня казался чересчур ярким. А ведь он… как гнилушки в лесу.

— Если не желаешь умереть тут, ныряй и плыви к противоположной стене. Там решетка, змея появляется оттуда. Не бойся, прутья расставлены широко — она огромна, а ты — мальчик.

— А ты… не можешь вывести меня сам?

— Вся Астала будет об этом знать. Зачем мне такое счастье?

Он поднялся, повернулся к двери, широкой одеждой скрыв сияющий камешек. Тихо и ласково обронил:

— Поспеши. Без тебя ему будет плохо. Это же… пламя.

Не сразу поверил в то, что свободен — да была ли она, эта свобода? У южан жестокие шутки. По-звериному провел языком по запястью, пытаясь зализать ранки — вспомнил оборотня, поморщился, прекратил.

Человек ушел и забрал свет с собой — Огонек наощупь отыскал дверной проем, попробовал выбраться. Но здесь не полог был на выходе, как во всех домах — деревянная створка, тяжелая. Стены, дверь и вода; показалось, плеснуло что-то; подпрыгнул, и недавнее безразличие улетучилось.

Рано или поздно змея приплывет сюда… сидеть и ждать, пока сожрут — безумие.

Полукровка глубоко вдохнул — и нырнул в воду, черную и холодную. Поплыл под водой, пытаясь отыскать дыру, о которой говорил человек. Полагался лишь на свои руки — в темноте-то иначе никак. С первого раза не удалось, а в воде было страшно — он выбрался снова на сушу и едва не остался там. В голове все смешалось — может, Къятта и не собирался его убивать? Просто… запер на время? Ведь он сказал — змея не появится здесь, а он сам, может, еще вернется…