Сильнейшие

Страхи уходили — к южному язычку пламени обращался уже по привычке, и даже сам отдавал себе в этом отчет. Но отказаться от этой привычки не хотел. Призрачная, ненужная связь — но связь ведь… вот только с чем?

Впервые Огонек ощутил жжение в ладонях и головокружение, когда приблизился к телу умирающей женщины, если можно было так назвать это существо. Наверное, она была даже молода — дикари жили недолго; но внешне напоминала старуху. Это она дала Огоньку луковицу в его первый день здесь. И сейчас полукровка опустился на землю возле дикарки, борясь с тошнотой и слабостью, взявшимися непонятно откуда, и тронул женщину за холодную руку. Голова кружилась еще сильней, перед глазами плыли огненные полосы. И очень хотелось помочь — он отгонял полосы, как мошкару, шепча беззвучно самому непонятное.

Очнулся, когда его оттащили от женщины — она спала, и дыхание было ровным; на лице застыло умиротворенное выражение.

Огонька же оставили в стороне под кустом, и поглядывали с явным страхом. Почти сутки понадобилось ему, чтобы понять — он сумел вылечить эту женщину… правда, она не стала совсем здоровой, часто кашляла и задыхалась, но жила.

Второй раз Огонек испытал удивление, граничащее с испугом, когда подобрал раненого детеныша йука — и остановил кровь, льющуюся из его задней ноги. Рыжебровый, вожак дикарей, отобрал детеныша и убил; Огонек отказался есть его мясо, а ночью долго не мог заснуть, опасаясь поверить и все же мысленно возвращаясь с этим двум случаям. Кажется, я могу лечить, сказал он себе неуверенно, когда уже наступало утро.

Долго бродил по росе, ежась от холода, и повторял себе, осторожно, словно боясь спугнуть: кажется, я могу…

Глава 15

Астала

Солнечный луч скользнул по лицу, тепло — как прикосновение невесомой пряди. Къятта проснулся давно, но лень было открывать глаза. Улыбнулся, провел по щеке пальцами, словно пытаясь поймать кусочек тепла. Лень… не свойственно испытывать ее, но как приятно хоть иногда. После недавних дождей трава и листья радостно тянутся к солнцу, не зная, что скоро оно примется жечь их, а ласковый пока ветер — засыпать мелкой горячей пылью. Проще жить одним днем.

А вот у него — не получалось.

Сестричка, как водится, принесла новости в дом… птица-пересмешник, а не танцовщица.

Сел, обхватив колено рукой. Задумался. Не отличался богатым воображением, но на сей раз и представлять ничего особо не требовалось. Шесть или семь, сколько их было там? — детишек из трех Родов. Детишки… брату и этому Шинку Икиари шестнадцать уже сравнялось, а все равно.

Хорошо знал Шинку. Узкое лицо с выступающими скулами, черные глаза — в них и огонь-то едва отражается, словно из обсидиана выточили. Высокий, тонкий, как плеть лианы, но жилистый. Не просто дитя сильного Рода — он и сам по себе будет многого стоить. Мысленно видел, как тот держался там, у реки — не то чтобы вызывающе, просто слишком уверенно. А Кайе… не понять, что и когда он сочтет вызовом. Энихи — сытый — позволяет лани пастись перед самым носом, но попробуй другой хищник зайти на его территорию!

Ладно ума хватило не вызывать на поединок. Хоть и рано им еще — в круг, все же дело нешуточное.

Перед внутренним взором покачивались блики на зелени, а где-то далеко внизу пена ворочалась, создавали завесу брызги — водопад на реке Читери. Если в рост человека мерить, пожалуй, все пятнадцать будет? И — виделось, как братишка за руку подтащил Шинку к водопаду, веля — прыгай! И — тот с кривой, неуверенной улыбкой отступает назад. А зачинщик вскидывает руки и черной скопой срывается вниз…

Он выплыл. Весь в синяках и ссадинах, выбрался на берег, и подошел к застывшим на берегу сверстникам. И под его ударом Шинку упал наземь и не посмел поднять головы.

Солнечный луч стек с подушки на покрывало. Молодой человек поднялся, плеснул на лицо водой. Направился в комнаты младшего — вчера не успели поговорить, так оно и к лучшему. Утром мальчишка обычно покладистый. И чему удивляться — мечется во сне, разве что не кричит, еще бы к утру не быть вымотанным. Он, такой чуткий, ныне просыпается не всегда, если войти. А если коснуться, в очередной раз хмурясь, сознавая, насколько горячей стало тело — тянется, словно цветок к воде, дышать начинает ровней. Что уж ему сниться, никогда не скажет — да и вряд ли он видит сны. Просто — огонь.

Черный зверь лежал возле занавеса — Къятта едва не споткнулся о неподвижного хищника. Тот не огрызнулся, только лениво повернул голову и посмотрел.

Опуститься рядом, и гладить черную шелковистую шерсть, почесывать за ушами… такой домашний, такой безобидный…

Шагнул в комнату мимо энихи, из шкатулки достал орех тору с горьким, едким запахом, поднес к носу дикой кошки. Зверь зашипел, обнажая длинные клыки — и перекинулся в человека. Смотря все еще ошарашено, не воспротивился властной руке, которая скользнула по плечу, по шее, по щеке. Ласка, не доставшаяся зверю.

— Зачем, сколько можно? — негромкий голос, в котором суровости нет. — Ты слишком часто становишься им… так разучишься и говорить.