Сильнейшие

— Дурочка ты и есть, — лукаво скосила глаз маленькая девушка, — Цветочек нежный, беленький, глаза такие большие-большие, словно озера туда вплеснули. Если к тебе присмотреться — любой мужчина вцепится и не отпустит. На озеро Туи звезды слетаются — так и на тебя. Уже начали, еще немного подрасти — сама поймешь.

— Ты… ты… — Соль ухватила полные горсти полыни и обсыпала подругу. — Вот тебе! Вот тебе цветочки!

И снова сникла, бессмысленно вырывая травинки и не менее бездумно пытаясь воткнуть их обратно.

— Я и видела его всего ничего… а не думать о нем не могу.

Вздохнула:

— В дом захожу, и вздрагиваю. Кажется, любая тень в рост человека — Тахи…

— Хочешь, братья тебя увезут, спасут от южанина и от самой себя?

— Не хочу! — Соль мотнула головой, пряди взметнулись. И сказала: — Ой…

Гибкое полупрозрачное «перышко» с ребенка длиной покачивалось над обрывом, всего на расстоянии двадцати шагов от оцепеневших девушек. Красивое, нежное… способное, пролетев, оставить от человека груду плоти, перемешанной с костями. И любопытное — недаром порой влекли их человечьи селения.

— Ой, маленькое какое…

— Пошли отсюда! — Ила торопливо поднялась, чуть ли не подпрыгнула, оправила платье, отряхнула от приставучих стеблей. — Пошли, не надо тут быть!

Девушки зашагали прочь, поначалу стараясь не выказывать испуга движениями, потом побежали — но «перышко» летело за ними.

— Вот привязалось! — с досадой бросила Ила, а неприятный холодок полз по ставшей липко-влажной спине. Холодок, несмотря на жару…

А Соль вдруг застыла, рассматривая полупрозрачного летуна.

— Ты что? — Ила дернула ее за руку, — Бежим!

— Не убежим. А оно красивое…

«Перышко» плыло почти над их головами, покачивалось. Иле почудилось, что у него есть глаза. Хотя бред, не бывает у них глаз… они слепые. А Соль как завороженная — пошла навстречу, еще и руку протягивает. Ила отчаянно стиснула сумку в руках:

— Ах, ты…

И нащупала жесткое, тонкое. Впопыхах выкидывая траву, зарылась в собранную полынь, извлекла ули.

— Уходи! — крикнула, вскинув глаза, и даже ногой топнула — так отгоняют надоедливых птиц домашних. Набрала воздуха в грудь и дунула в свирель со всей силы. Звук получился препротивнейший, сиплый и вместе с тем резкий. «Перо» застыло в воздухе, с явным изумлением изогнув «опахало». А Соль словно очнулась, шагнула назад, головой встряхнула. Полупрозрачное диво полетело назад, плавно и быстро, и Ила явственно прочитала в подрагивании его досаду. Почудилось, конечно.

— Уффф… — выдохнула Ила, чувствуя, как сердце изнутри о ребра колотится, да и ноги подрагивали. — Хорошо, что Качи мне эту свирель вчера дал… может, и правда их звуками отгонять? Надо поделиться со стражей селений. Или лучше матери расскажи, а она — Кессе. А ведь тебя «перо» разглядывало, ты заметила? И чего всем от тебя надо, скажи, пожалуйста?

— Оно очень красивое, — виновато вздохнула Соль. — Прости, зря я остановилась.

— Да не убежали бы все равно. Только я никак не пойму — ты от всяких опасных тварей не бегаешь, да еще и сама тянешься к ним! И про южанина твоего тоже!

Соль не отозвалась. Но о «перьях» думала весь обратный путь. Они и вправду красивы. Смертоносны. Любопытны. И — дети неба, словно облака или радуга. А это было — совсем небольшое. Может, у них есть малыши?

Почти в полном молчании до квартала Илы дошли, там и расстались.

— А Тахи все равно хороший, — прошептала в спину подруге.

Обещания почти данного не сдержала — пришла к камням Кемишаль, зная наверняка, что и он там будет на рассвете. И на другое утро тоже. Он теперь не просто смотрел — любил прикасаться к ней, и поначалу девушка съеживалась — и не находила в себе сил отстраниться. Словно большой зверь ласкался к ней — благодушно настроенный, и это лестно; однако замешкайся или иначе рассерди его — и голову откусит, не задумается. Вот и вся привязанность. Но руки его — нежные и сильные, удерживали, и не давали как следует испугаться.

И Соль, не найдя в себе силы уйти, расспрашивала его и рассказывала сама — и пустяк, что южане говорят отрывисто, не умеют низать слова, как речной жемчуг, не видят смысла в тонкой игре смысловых оттенков. Даже истории их — диковатые, немного страшные. А ведь породили их и детей Тейит общие корни, и странно смотреть, как меняется, искажается изначальное — словно вода отражает в себе то деревья, то небо, а попадая в глубокий колодец, и вовсе чернеет. Таковы речи южан. Но разве Тахи не являлся исключением во всем? Он все умел и понимал.

— Была у меня подруга, — угрюмо говорил Тахи. — Погибла. Не смогла одолеть свой огонь.

— Красивой была?

— Красивой! Глаза черные, сама — как облачко ночью.

— А светловолосые рождаются у вас?

— Редко. Светлоглазые бывают.

— А ваши девушки очень хороши? — ревниво спрашивала Соль, и сама пугалась своих вопросов.

— Хороши. Но разные есть. Есть, словно капли обсидиана — твердые и темные, есть — словно пламя. И радуга есть — смеется такая над лесом, всем ее видно, а не дотронуться.

— А я какая? — слетело с языка прежде, чем успела подумать. Но южанин не удивился. У них не прячут сердце, что здесь такого?