Сильнейшие

Северная и южная суть соединились в черной обсидиановой чаше — копии той, перед которой Имма смотрела в огонь. Только эта располагалась в сердце Хранительницы, и башня уже зашевелилась, испуганная тем, что стучало в ее основание.

Тогда он опустил руку к чаше, помедлил; зачерпнул темную в свете единственного факела жидкость и сделал глоток. Опустил руку, не вытирая.

Камни дрогнули, невероятно низкий звук наполнил подземелье, заставляя сворачиваться в клубок, зажимать уши руками — из носа и ушей потекла кровь, будто та, которой он глотнул только что, вытесняла его собственную; внутри тела ворочалось что-то огромное, грозящее порвать человеческую оболочку и выбраться наружу. Мозг, казалось, вот-вот лопнет, разлетевшись по стенам — но молодой человек сжал в руке глиняную бутылочку, хранящую кровь Иммы, преодолевая сопротивление кричащего от ужаса тела сорвал крышку с нее — в чашу полилась новая кровь, и на темной поверхности образовалась воронка — разверстый рот.

Больше Ийа не видел ничего, упав неподвижно подле двух своих жертв.

Двое из Совета Асталы встретились, подтверждая заключенный между их Родами союз.

— Самое время, — сказал Тарра, раздосадованный проигрышем, и Ахатта согласился с ним. По воле дяди Олиику отправили в Чема — повидать мир, сказал Тарра. Девушка рвалась к тому, без кого не видела смысла существовать, но Тарра сумел успокоить ее: ненадолго. Он проявил неслыханную в обращении с племянницей твердость и не допустил ее визита в дом Арайа.

— Ну вот и отлично, одним голосом больше, — облегченно вздохнул дед, когда рыжая грис Олиики покинула город, унося красивую всадницу.

В тот же вечер судорога свела землю Асталы, не знавшую землетрясений.

На основании Хранительницы появилась черная трещина, похожая на рваную рану.

— Ты посмел сделать то, что запрещали еще наши предки по ту сторону гор. Чудом Астала выдержала, не была сметена вырвавшимся бесформенным вихрем.

Чудом ли? Ахатта почувствовал горький, вяжущий привкус во рту. Чудом ли… или он удержал этот вихрь?!

Его зрачки были сужены, а лицо бледным. Он двигался, словно шел по ножам. Нет… хождение по ножам далось бы легче, этому обучают. И он улыбался.

— Покажи мне закон, запрещающий это делать — и я приму смерть.

— Нет такого закона! — Глава Совета едва удержал крепкое слово. — Но зачем?!

— Имма теперь может видеть. Не очень хорошо, правда.

— Но ты должен был доложить Совету, что тебе нужно. Может быть, все вместе мы бы сумели помочь.

— Да ну?! — лицо на очень короткое время растеряло и мягкость свою, и приветливость — морда разъяренной тахилики, не человечье лицо. Почти прошипел:

— Город цел. Я не намерен был ждать, пока окончательно станет калекой та, что пыталась спасти члена твоей семьи!

Ахатта опешил, ошеломленный этим преображением. Вся их семье, Род Арайа… по жестокости едва ли не впереди всех. Но этот, именем Искра, всегда казался иным… он из тех, кто кусает исподтишка. Однако… Ахатта вспомнил давно умершую девочку Алью — и янтарный браслет, сломанный его руками.

— Что же молчишь? — то же змеиное шипение. — Ты уже стар. Своими угодьями, пока можешь, распоряжайся, не тронь чужие! Я не прощу тебе обман с Олиикой! Позволив мальчишке бывать на Совете, ты сделал большую глупость, и скоро поймешь! Плохое ты выбрал время — вспоминать былые традиции!

— Я благодарен Имме за помощь Натиу, — голос размеренный — так человек широко и мерно шагает, чтобы скрыть дрожь. Ради нее… никто не скажет слово против тебя. — И — маленькая месть напоследок: — А ты уже расплатился за сделанное. И будешь платить еще долго.

Кайе разрешили подняться в тот день, когда дрожь сотрясла Асталу — больше держать его в постели все равно не представлялось возможным. Первым делом он кинулся было к Хранительнице — его перехватили на ступенях дома, рассказали про трещину. Не хватало еще, чтобы наткнулся на нее без предупреждения. Против ожидания, оборотень не помчался убивать Ийа. А сел на те же ступени и спросил, что случилось еще. Чутье подсказывало ему, когда не договаривают — лучше, чем разум.

Узнал и о том, как северянин бросил в круге вызов победителю. Услышав об этом, Кайе вскинулся, сам себя убедив на миг — вот он, Айтли, рядом… и можно сжать его ладонь. Ведь было же недавно совсем, почему должно измениться? И не мог осознать — долго — что в круге нет никого, что песок давно заровняли. Хмуро кивнул и ушел к себе, по дороге взмахнув рукой: не беспокойте и близко не появляйтесь.

Оставшись один, смотрел на стену перед собой — и не верил, хотелось вскочить, примчаться туда. Не заметил, как старший вошел, расположился на покрытой меховым покрывалом лежанке.

Все еще мысленно был там, снаружи, пока не увидел отчетливо — круг пуст, и солнечный луч лежит на холодном песке, перечеркивая площадку.

— Он умер.

Согнулся, чуть не в колени уткнув лицо:

— И он.

— Ну и что? — старший потянулся лениво, нарочито, каждым движением говоря — пустяки. — Нам же лучше. Ийа выпустил темный огонь, только теперь огонь этот жжет его изнутри. Мы отправили Олиику без помех, и можем теперь…