Сильнейшие

— Кажется, эльо…

— Иди со мной.

Огонек пристроился вслед, рассматривая Кайе со спины. Движения упругие и мягкие, очень… и это как-то неправильно, почти неприятно, тревожно. Сейчас, отдохнув, подросток соображал куда лучше:

— Тебя можно спросить? — решился.

— Ну?

— Что со мной будет?

Юноша косо посмотрел на него через плечо:

— А вот и решим сейчас. — Заметив, как напряглось тело Огонька, мирно добавил:

— Перестань дергаться.

Развернулся и прижал его к стене, удерживая ладонями плечи — не шевельнуться:

— Любой зверь почует страх и ударит. Человек тоже, хоть и сам не разберет, почему. Понимаешь это?

— Охх… — выдохнул Огонек, пытаясь унять дрожь и надеясь, что стука сердца особо не слышно. Оказаться вот так без возможности двинуться — страшно, что ни говори. Мало ли…

— Я запомню.

Южанин отпустил его и подтолкнул в новый дверной проем:

— Давай, туда! — махнул рукой в сторону низкой кушетки у стены.

В руках Кайе сверкнуло лезвие. Нож… небольшой, и рукоятка из золота — голова журавля.

— А? — Испуганный неожиданным приказом мальчишка распахнул глаза. Что с ним сейчас сделают? Огонек оглянулся, боясь дышать слишком громко, не то что двинуться. Нож… зачем?! Кажется, его взгляд все сказал юноше.

— Ох и трус ты… Кровь боишься отдать?

Огонек судорожно сглотнул. Живо вспомнился человек, убитый там, на дороге.

Юноша покачал головой, протянул руку над цветочной кадкой и неуловимым движением полоснул себя по предплечью. Темная кровь закапала на цветок, и тот явственно зашевелил листьями.

— Вот как. Все еще страшно?

— Нет, эльо, — солгал Огонек. — А ты… — покосился на довольно глубокий порез.

— Заживет, не впервые. И шрама не останется. Да она уже не течет…

Огонек кивнул и послушно лег.

— Моя кровь… тоже для цветка?

— Смешной ты, — фыркнул юноша. — Обойдется, нечего его баловать! Опусти руку, чтоб свисала. Так.

Начисто вытер лезвие ножа. Взял зеркало из черного гладкого камня, положил на пол возле руки Огонька. Сжал его запястье и провел тонким лезвием по коже, так же, как себе только что. Боли подросток почти не ощутил, хорошая заточка — но кровь закапала прямо на черную поверхность… и зашипела, впитываясь.

А Кайе, высунувшись в дверной проем, кликнул кого-то.

Человек появился, невысокий, горбился так, что казался на черепаху похожим. Испуганный куда больше Огонька — это подросток сразу понял. Он стоял неподвижно, и смотрел на Кайе глазами зверушки в силках. Кайе внимания на него не обратил.

— Он посмотрит твою память, — пояснил Огоньку. — Так что лежи, не дергайся и не закрывай глаз.

— А кровь?

— Она поможет — по ней все видно. А зеркало не пустит кровь в землю. Не бойся, за собой не потянет. — Махнул рукой, подзывая робкого человечка.

Ладони легли мальчишке на плечи, холодные, вздрагивают. Потом пальцы пробежали по лбу, по вискам, по шее. Огоньку начало казаться, что он куда-то падает.

Он лежал смирно, не закрывая глаз… Сердце прямо-таки выпрыгивало из груди. И не сразу понял, что уже не себе принадлежит, что его словно ведут куда-то, не отпуская — держат мягко, но очень крепко. Невидимый проводник легко находил дорогу среди темноты, теней и световых вспышек. А после дорога, если была таковая, оборвалась, — Огонек полетел в бездну. Но его держали по-прежнему, и страх от падения был слабым совсем…

Не заметил, как потерял сознание.

А человек долго держал его за руку, потом отпустил, склонился перед Кайе и рассказал ему что-то. Потом поклонился и вышел, съежившись — и, переступив порог, схватился за сердце.

Огонек не узнал, что уканэ унесли из дома Тайау мертвым.

Очнулся на прежнем месте — Кайе развлекался в углу с ручной длиннохвостой птичкой. Другого человека в комнате не было.

Огонек осторожно сел.

— Цел? Голова не болит? — Кайе мгновенно обернулся к нему. Лицо его было встревоженным… а глаза щурились не по-доброму, и губу он прикусывал, явно о чем-то неприятном думая.

— Да… голова, — покрутил ею — кружится немного… эльо, ты что то узнал обо мне?

— Не спрашивай лучше, — он раздраженно махнул рукой. — Он видел то, о чем ты рассказывал. Амаута! Понимаешь? Полтора года памяти! Только полтора года! А кроме того — пусто. И паутина туи-ши. Так что…

— И… что это значит, эльо?

— Это может значить либо одно, либо другое.

Кайе оставил птичку и стремительно шагнул к Огоньку.

— Ты был уже лишен памяти, когда кто-то — может быть тот, из башни — запечатал то, что у тебя в голове, понимаешь? А потому…

— Что потому? — Огонек сидел, обхватив руками колени, и смотрел на Кайе большущими распахнутыми глазами.

— Да что угодно! Просто так не запечатывают прошлое! Ударился бы головой — все бы прочли, уж поверь! А чистый лист создавать — зачем? Это непросто. Чего ты не должен помнить, а? Может, убили твоего хозяина, а не сам он умер!

— Ппочему? — испуганно спросил Огонек.

— Идиот! — сердито отозвался юноша. Он стоял уже рядом, сжимая плечо Огонька.

— Что ты должен исполнить?

— Не знаю, — задохнулся Огонек. — Я не…

— Что «я»?! Скажи, зачем дарить тебе жизнь? Отравленный плод не оставляют среди прочих плодов просто так!