Сильные мести не жаждут

Блюме помог генералу надеть шинель:

— Пора, герр генерал.

— О чем вы?

— Русские танки, герр генерал. Надо быстрее уходить, пока есть возможность.

Штеммерман застегнул шинель, надел фуражку, подошел к радисту.

— Попросите к микрофону бригадефюрера Гилле.

Радист привычно переключил тумблеры, вызвал штаб дивизии «Викинг», передал микрофон генералу.

— Говорит Штеммерман. Вы меня слышите, бригадефюрер? — устало произнес генерал. — Нас опять постигла неудача: выход блокирован. Русские танки перешли в контратаку. Готовьтесь к встречному бою!

* * *

И вот они опять наедине друг с другом — Штеммерман и Блюме. Впереди — изрытая гусеницами лесная дорога. Позади — автоматчики, личная охрана генерала. По сторонам — остовы сгоревших танков и автомашин, вороха снарядов и гильз, кучи армейского хлама, неубранные трупы.

Штеммерман шагает быстрым нервным шагом. Блюме едва поспевает за ним.

Дорогу переполз молодой солдат, без шинели и шапки, с забинтованной головой. Оглянулся, увидел генерала, встал на колени, молитвенно сложил руки и с безумно-торжественной улыбкой на бледном лице запел старинный псалом:

— О, пророк великий Исайя! В час, когда искупление близится к нам… Герр генерал, прикажите забрать меня отсюда!.. Я не хочу умирать, герр генерал… У меня дети…

Штеммерман и Блюме прошли мимо. И опять раненые, искалеченные, брошенные на произвол судьбы солдаты» танк с сорванной башней, обуглившееся тело танкиста на черной от копоти броне, разбитая повозка и рядом труп повозочного, без ног, с красной маской вместо лица.

Неожиданно генерал пошатнулся, болезненно дернулся, закрыл глаза:

— Конрад! Почему нет машины?.. Немедленно машину!

Он был по горло сыт ужасами и уже корил себя за то, что решил идти пешком. Чаще всего он видел войну через окуляры бинокля и на извилистых линиях оперативных карт. Теперь она была перед его глазами.

Где-то недалеко сухо и коротко прогремели пушечные выстрелы, затем послышался лязг гусениц. Блюме безошибочно определил — тридцатьчетверки. Его охватило странное ощущение радости и смятения. Это смешанное чувство лишило его на несколько секунд самообладания. Рядом советские танки! Броситься в сторону, в лес, навстречу краснозвездным машинам, крикнуть: «Я коммунист! Я с вами, друзья!» — и тогда все станет иным. Никуда не надо будет бежать, прятаться. Только шаг в сторону, один шаг!..

Его чуть не сбил с ног шедший сзади автоматчик.

— Русские танки, герр майор! Слышите, они совсем близко, за лесом, — испуганно кивнул он в сторону сосняка.

Из чащи бежали солдаты. Полы их шинелей развевались, точно крылья вспугнутых птиц, наполненные страхом глаза искали укрытия. При встрече с генералом солдаты оторопело останавливались.

Молодой офицер с черным, увесистым парабеллумом в руке выскочил вперед и, размахивая пистолетом, стал кричать на бегущих. Он был властен, исполнен командирского самолюбия. Солдаты залегли, начали нерешительно окапываться.

Артиллерийская стрельба внезапно прекратилась, лязг гусениц и рев моторов начали удаляться. Вероятно, танки повернули в сторону.

— Герр генерал, машина! — подбежал к Штеммерману один из автоматчиков и вытянулся перед ним по команде «смирно» с видом человека, который по меньшей мере задержал продвижение русских танков.

Штабной автомобиль — широкая, ромбовидная коробка с пестро раскрашенными бортами — стоял возле старой, дуплистой сосны на обочине дороги. Блюме открыл заднюю дверцу, с традиционной офицерской чопорностью, придерживая Штеммермана за локоть, помог ему сесть. Сам опустился рядом. Два автоматчика устроились на капоте машины, один сел в кабину водителя.

И вдруг — замешательство. Автоматчик на переднем сиденье резко отшатнулся к дверце.

— Он же мертв! — прошептал солдат, уставившись на водителя.

Водитель действительно был мертв. Его лицо было желтым, глаза широко открыты, губы почернели.

Автоматчик кубарем вывалился из машины. Штеммерман и Блюме тоже вышли. Времени, однако, в обрез, нужно торопиться. Русские танки находились рядом, где-то за сосняком.

Блюме открыл переднюю дверцу, потянул мертвого водителя за рукав. Но окоченевший труп будто прирос к рулю. Убитый словно не хотел подчиняться приказу. Он сам теперь был властен над собой. Вот она, смерть, твердая и немая, как надгробный камень! Нет, герр генерал, не так уж красива смерть и на поле боя. Она мало чем напоминает картины ловкого иконописца империи Теодора Хейса, который изображал смерть немецких солдат как беспримерный подвиг: рука в патетическом самоотречении прижата к груди, наполненный благородным мужеством взгляд устремлен вперед. Нет, погибшие за фашистскую империю тоже становятся желтыми, трупно-желтыми, и от них тоже несет сладковатым, дурманящим запахом тления, на их почерневшие губы тоже садятся большие зеленые мухи!

Издали послышался вой снаряда. И сразу в лесу заплясали взрывы. Резкий, звучный удар прогремел рядом. На мгновение оглушенный, Блюме упал и только минуту спустя тяжело поднялся на ноги. Где генерал? Ага, вон он, под сосной, руки и ноги беспомощно раскинуты. Неужели убит?