Силовой вариант

Пробитые в драке головы уже не считали. Девчонки в десятом делились на личнух – это те, которые под кем-то конкретно лежат, обычно под главарями и долбежек. Долбежка – это общая девчонка, ее трахают все, кому не лень и не спрашивая согласия. В драках сходились уже сто на сто. Кто не при делах – того могли избить кто угодно, защиты не было. Нападали на взрослых. В окраинных районах Москвы за отказ отдать кроссовки могли запросто пропороть пикой – жизнь дороже. В Москву ездили на электричках – «одеваться», что значило грабить прохожих, чья одежда понравилась и была впору. Контролера, который попросил билет – выкинули в дверь на полном ходу. Все большую и большую моду приобретал обмен одеждой – поношу и отдам. Кто отказался – либо слыл жмотом либо били. Сначала – взятое на время отдавали. Потом и отдавать перестали.

Взрослые – боролись с этим как могли. Комсомольцы проводили выставки, выступали в школах, пытались собрать какой-то актив, создать молодежные дружины – не пойдешь, не будет путевки в дом отдыха летом. Комиссии по делам несовершеннолетних работали без продыха – но дел не становилось меньше. Милиция била.

Сержанты – лимитчики – делали простую и нужную работу, они относились к ней без особого энтузиазма, примерно как крестьяне, которые должны отработать положенное на барщине. Сначала с пацанами хотели по – хорошему. Потом – инструктора горкома комсомола чуть не зарезали, вынесли хату у одного чиновника, изнасиловали дочуру у другого. И власть озверела. Начальника ГУВД вызвали последовательно в горком, обком, потом в МВД на Житную. И там и там и там – так вмандюрили! Что хочешь – то и делай.

Били сейчас уже не столько для того, чтобы выбить признание: все про всех давно знали, только доказательств не было. А к стенке без доказательств – извините, не тридцать седьмой год. Признается – хорошо, нет – ну и черт с ним. Били сейчас для того, чтобы подорвать здоровье и внушить страх. У кого есть страх – тот сразу расколется. А у кого нет – того будут бить, пока не устанут. Или – пока следователь не придет. Но в любом случае – бить будут, чтобы раз и навсегда сломать.

Пацана ничего не спрашивали, били молча и как-то равнодушно. Сначала – по очереди пороли шлангами, один уставал, начинал пороть другой. В шлангах не было никакого утяжеления – все прекрасно знали край. Били всинь, но кости не ломали.

– Будешь говорить, сучонок? – спросил уставший от избиения сержант.

Пацан в ответ сплюнул на пол – слюна и кровь.

Старый противогаз на голову, шланг перекрыть. Потом дать дохнуть, еще перекрыть. Пацан потерял сознание, его привели в чувство и снова начали бить. Кто не боится – тот сдохнет…

Дежурство продолжалось.

* * *

– Этот так и не колется, товарищ майор…

Сухой как палка, коротко стриженный майор с въевшимся в кожу «афганским» загаром – под светом лампы его кожа от загара казалась серой – посмотрел на ощутимо робеющего перед ним начальника РОВД, полковника милиции

– Сколько?

– Двадцать два часа. И били его, и слоника, и ласточку – молчит как партизан. Два раза сознание терял.

– Фамилия?

– Долмин.

– Откуда узнали?

– Да его же кореша и сдали. Так… шпана.

– Каратист?

– Так точно. У Боровского занимается… Дурь… такая вышла, помните, указ был о запрете каратэ. Вот, его посадили. В зоне в авторитеты выбился, сейчас откинулся, арендовал зал в подвале, набрал пацанов. Пристяжь себе. Рекетирует.

– То есть? – не понял майор

– Деньги вымогает. Цветочники, торговцы на рынке. У всех же дела левые… в милицию не заявят. Остальные раскололись. А этот – молчит.

– Благополучный?

– Да вроде как да, товарищ майор, сигналов не было, на учете не состоял. Отец в Аэрофлоте, на международных рейсах летает. Благополучная семья, сам парень прикинутый. Мы думали, он же первый и запоет…

– Лет ему сколько?

– Семнадцать почти.

Пойдет…

– Прекращайте это. И дайте… палку… как там у вас.

Слово «дубинка» тогда было не в ходу, только привыкали. Вроде как не было принято – бить советского человека палкой.

Повинуясь взгляду начальника, один из ментов отстегнул и протянул армейскому майору коротенькую раскладную дубинку, заводскую, с алюминиевой накаткой, чтобы удобнее было держать. Еще один – открыл перед ним дверь.

Майор безошибочно нашел лестницу, спустился вниз. Какой-то шнырь из пятнадцатисуточников – мыл пол, он поспешно отступил в сторону, давая дорогу. Майор опустился в пердельник, там были камеры для предварительно задержанных, там же избивали и пытали.

Майор постучал палкой в дверь камеры, на стук высунулся валуховатый сержант. Все можно было прочитать на лице – лимита, откуда-то из сельской местности… Рязань, Тверь… по комсомольскому набору, живет в общаге, выслуживается перед начальством как может, отпора никогда не получал, труслив, трусость скрывает хамством, отыгрывается на задержанных – в каждом РОВД существует неофициальная группа для избиений, в том числе и в таком проблемном, как Солнцевский. Он открыл потому, что с той стороны могли стучать только свои, увидел незнакомца, хотел послать подальше, но встретился с ним взглядом – и слова застряли в горле.